Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - страница 39

по приказу Мунке были доставлены в ставку и задержаны. Свою задачу Мункесар и его подчиненные видели в том, чтобы допросить подозреваемых «очень тонко, пока в конце концов в словах тех людей не появилось противоречие и не исчезло всякое сомнение в их непокорности» [Там же, с. 136]. Таким образом, можно сделать вывод, что подследственные подвергались многократным допросам с проверкой и перепроверкой их показаний путем сравнения и, возможно, очным ставкам, в результате чего и были выявлены расхождения, позволившие в конце концов добиться правдивых показаний и, как следствие, предъявить подозреваемым обвинение в заговоре против хана.

После этого Мункесар-нойон доложил о результатах проведенного расследования Мунке-хану, который, как утверждают персидские историки, намеревался простить заговорщиков, поскольку они «единодушно сознались и повинились». Однако его приближенные якобы выступили против такого решения, довольно цинично отметив, «что промедление и отказ воспользоваться таким удобным случаем для устранения противника является далеким от правильного пути»[35]. В результате 77 приближенных царевичей-Угедэидов были приговорены ханом к смерти и казнены как «замышлявшие измену и побуждавшие царевичей к ослушанию» [Джувейни, 2004, с. 422; Рашид ад-Дин, 1960, с. 136–137; Золотая Орда…, 2009, с. 186]. Только в вышеупомянутой маньчжурской «Истории Небесной империи» сообщается, что следствие и суд над приближенными царевичей по поручению хана осуществлял непосредственно Мункесар, который их «всех убил» [История…, 2011, с. 75][36].

Довольно странную позицию Мунке занял в отношении руководителей заговора – самих потомков Угедэя. Ширэмун, являвшийся претендентом на ханский трон, вместе со своим двоюродным братом Наку был отправлен на фронт – в армию Хубилая, брата Мунке, который вел боевые действия против империи Сун. А Ходжа, сын Гуюка и родной брат Наку, «по заслугам его жены» был просто выслан в отведенный ему юрт на Селенге [Рашид ад-Дин, 1960, с. 139].

Резкий контраст этому составляет привлечение к суду, а по его итогам – к ответственности других царевичей, которые, кажется, вообще не участвовали в заговоре против Мунке, но были известны как сторонники потомков Угедэя. Речь идет о членах семейства Чагатая, которые специальным приказом были вызваны в ставку Мунке (по другим сведениям, прибыли добровольно, чтобы снять с себя подозрения): Есу-Мунке[37] с его женой Тогашай и Бури. Ни один источник не сообщает подробностей следствия в отношении этих царевичей: судя по всему, их не удалось обвинить в заговоре против Мунке, поэтому хан счел возможным отправить их к другим улусным правителям, которые имели с ними свои счеты и могли найти причину для казни. В результате с Есу-Мунке и Тогашай расправился их двоюродный брат Кара-Хулагу, благодаря Мунке вернувший себе власть над Чагатайским улусом[38] (вместе с бывшим правителем были казнены и несколько его сановников), а Бури был казнен Бату[39] [Джувейни, 2004, с. 425; Рашид ад-Дин, 1960, с. 137].

Приговорив к смерти и казнив прямых потомков Чингис-хана, Мунке и его сподвижники не стали церемониться и с приближенными потомков Угедэя, которые никак не были связаны с заговором: обвинив этих лиц в соучастии, их привлекли к следствию и суду. Так, нойон Кадак, которого папский посол Иоанн де Плано Карпини характеризовал как «верховного управляющего всей его (Гуюка. –