Таким образом, казалось бы, Хулагу действовал полностью в пределах своих полномочий, творя суд и расправу над военачальниками, выказавшими ему неповиновение во время боевых действий. Однако все было не так однозначно.
Ряд исследователей, опираясь на исторические памятники имперского периода, обратили внимание на то, что перечисленные потомки Джучи оказались в Иране и вели там боевые действия уже в то время, когда Хулагу только переправлялся через Амударью, т. е. со второй половины 1250-х годов [Костюков, 2008, с. 89; Мыськов, 2003, с. 89; Порсин, 2018а, с. 3] Следовательно, рассматривать их исключительно как подчиненных Хулагу было бы неправильно. Более того, они занимали весьма значительное место в семейной иерархии Чингисидов, относясь к старшей их ветви – потомков Джучи: Кули был сыном Орду-Ичена, Балакан – Шибана, а Тутар – Бувала, т. е. старших сыновей Джучи, игравших важную роль в период крупнейших монгольских завоеваний 1230–1240-х годов и в становлении Золотой Орды. Не случайно Киракос Гандзакеци характеризует их как «равных ему (Хулагу. – Р. П.) по происхождению знатных и славных правителей». Ссылаясь на вышеприведенное сообщение ал-Муфаддаля, некоторые авторы рассматривают царевичей Джучидов как своего рода послов или «постоянных представителей» Улуса Джучи (в лице его тогдашнего правителя Берке) при Хулагу [Сабитов, 2015, с. 54].
Принадлежность к «Золотому роду» выводила Чингисидов из общей подсудности, предусмотренной для прочих подданных монгольских ханов. Этот принцип был установлен в одном из биликов Чингис-хана: «Если кто-нибудь из нашего уруга единожды нарушит ясу, которая утверждена, путь его наставят словом. Если он два раза [ее] нарушит, пусть его накажут, согласно билику, а на третий раз пусть его сошлют в дальнюю местность Балджин-Кулджур. После того, как он сходит туда и вернется обратно, он образумится. Если бы он не исправился, то да определят ему оковы и темницу. Если он выйдет оттуда, усвоив адаб и станет разумным, тем лучше, в противном случае пусть все близкие и дальние [его] родичи соберутся, учинят совет и рассудят, как с ним поступить» [Рашид ад-Дин, 1952б, с. 263–264].
Таким образом, даже за самые серьезные правонарушения и преступления потомков Чингис-хана следовало судить семейному совету. Однако в условиях постоянных походов, когда многие из членов «Золотого рода» находились в разных частях империи и даже на территории еще пока завоевываемых государств, собрать такой совет было весьма проблематично. Поэтому, если появлялись основания обвинить кого-либо из Чингисидов в тяжком преступлении, проводился, так сказать, квазисовет, первым прецедентом которого, вероятно, стало разбирательство дела о неповиновении Бату, главнокомандующему Великим западным походом, со стороны его родичей Гуюка (сына монгольского хана Угедэя) и Бури (внука Чагатая), достаточно подробно описанное в «Сокровенном сказании». Соответственно, Бату, не имея законных прав на единоличный суд над высокопоставленными родичами, отправил их к Угедэю, также изложив в письме ему их прегрешения. Угедэй вместе с Чагатаем и другими сородичами, остававшимися в Монголии, рассмотрел дело и распорядился, чтобы судьбу провинившихся царевичей решал тот же Бату, сделав исключение только для внука своего старшего брата Чагатая, которому самому предстояло принять решение по делу Бури [Козин, 1941, с. 194, 195]. Поскольку «Сокровенное сказание» не содержит сведений о том, реализовал ли Бату предоставленное ему «государем и дядей», позволим себе высказать предположение, что наследник Джучи не воспользовался предоставленной ему прерогативой, удовлетворившись публичным порицанием, которое выразил Гуюку и Бури сам Угедэй, чтобы не усложнять и без того непростые отношения с сыновьями Чингис-хана, остававшимися в Монголии.
