Дети вождя страшно устали и были подавлены. Сейчас, вечером, в вигваме, они с особой остротой ощутили отсутствие матери, и на душе у них было горько и пусто. Никто из них не хотел спать. В этот вечер они боялись сна, несмотря на усталость, и Унчида не принуждала их. Она тихо, вполголоса пела жалобную песню-плач, исполненную глубокой скорби, и дети жадно слушали ее. В голосе Унчиды звучала такая сила, такая любовь, что дети чувствовали себя рядом с ней в безопасности.
Снаружи доносились совсем другие звуки: мерный топот множества ног и молодые женские голоса, монотонно, нараспев произносившие заклинания. Это был ритуальный танец вокруг свежих скальпов убитых пауни. Индейцы считали, что окончательно врага можно победить, лишь умиротворив его дух. Поэтому женщины и исполняли этот танец-заклинание вокруг скальпов, чтобы на духов врагов снизошел мир.
Это знали и дети.
Харка, положив мацавакен на колени, ощупывал его в темноте. Он ненавидел это оружие, убившее его мать, и в то же время чувствовал, что связан с ним какими-то незримыми узами. Оно должно было искупить причиненное ему зло. Этим оружием он хотел отомстить за мать. Хотел убивать из него пауни. Он не считал людьми этих двуногих зверей с голыми черепами, украшенными нелепым клоком волос. Дакота – люди, думал он, а пауни – волки, которых надо убивать.
Он не хотел дожидаться, когда станет воином. Ждать столько лет он не мог. У него был мацавакен, добытый в бою и принадлежащий ему. Он должен был разгадать тайну этого оружия и научиться им пользоваться. Кто из Сыновей Большой Медведицы мог помочь ему в этом? Никто. Даже отец не умел обращаться со священным оружием.
Уинона тем временем положила голову на колени Унчиде, словно собираясь уснуть. Но она не спала.
Снаружи все еще доносился топот и монотонное пение. Ритуальный танец-заклинание обычно длился несколько часов.
Маттотаупы не было в вигваме. Наверное, он обсуждал на совете с Хавандшитой и Солнечным Дождем, продолжить ли завтра поход и в каком направлении двигаться.
Харпстенна и Уинона наконец уснули. Когда вождь вернулся в свой вигвам, не спал лишь Харка. Он посмотрел на отца. Тот, входя, оставил полог вигвама приоткрытым, и внутрь проник бледный лунный свет. Маттотаупа сел к холодному очагу, набил и раскурил маленькую трубку.
Наконец он повернулся к Харке. Мальчик все еще сидел, держа на коленях мацавакен. В его позе была какая-то неестественная напряженность. Отец знаком подозвал его к себе. Харка осторожно положил ружье на землю, опасаясь, что оно опять неожиданно выстрелит, и подошел к отцу.
– Ты сегодня действовал быстро, решительно и верно, – произнес Маттотаупа.
Харка принял похвалу с радостью, но это была какая-то другая радость – более серьезная, чем обычно.
– Мацавакен – твоя добыча, – продолжал вождь.
– Да, – ответил Харка.
Он почувствовал гордость. Слова отца означали, что ему, Харке, позволено оставить оружие себе.
– Ты выстрелил из него в бою.
– Нет, оно выстрелило само по себе, – честно признался Харка.
– Ему приказали духи.
– Может быть, отец. А может, мы просто не умеем обращаться с этим оружием. Нужно найти воина, который знает секрет мацавакена. Мы должны отыскать такого человека, чего бы это ни стоило, даже если нам придется сто дней блуждать по прерии. Татанка-Йотанка, великий шаман племени дакота, наверняка знает тайну священного оружия.
