– Оглох что ли? – повысила голос она.
Торговец вздрогнул, как от удара кнутом. С губ непроизвольно сорвалось:
– Да, один.
– Пха! – злобно прыснула та и выхватила меч. Бронза громко лязгнула в тишине. – Ну, ты даешь, торговец. Сынок вельможи поехал в Бабилим один?! Да у тебя мозги жиром затекли. Но ничего. Я знаю, как их тебе промыть.
Глаза Саптаха выскочили из орбит. Дыхание участилось. Он готов был упасть в обморок. Вскинув руки перед собой, будто защищаясь, он протараторил:
– Один человек с ним поехал! Один!
Женщина скривила красивые губы, но меч убрала:
– Кто такой?
– Знакомый. Он помогает мне в перевозках лазурита.
Незнакомка сощурила глаза:
– Как он выглядит?
– Смуглый.
– А-а, – цокнула та языком, – маловато будет. Еще давай!
– У него меч с серебряной гравировкой, – залепетал торговец, – он носит белый схенти… с узором льва.
– Сразу бы так. Давно уехали?
– Позавчера утром, – руки Саптаха ходили ходуном.
– И они поедут через Хазету?
– Д-да.
Гостья зловеще улыбнулась:
– Ну, вот. С этого и стоило начать. И время бы мое не потратил, и схенти свое не обмочил, – она отошла от прилавка, растворяясь в сумраке, – спасибо за помощь, торговец.
Повернувшись спиной, гостья рассмеялась. Ее хриплый смех, подобный хохоту гиены, эхом разлетелся по пустой площади.
Саптах испуганно следил за удаляющейся женщиной и с облегчением вздохнул только тогда, когда она растворилась во тьме. Сумерки стремительно окутывали Хут-Ка-Птах своим непроницаемым одеялом. И где-то в нем, словно укрывшись за плотной ширмой, скрылась зловещая незнакомка.
«Боги милостивые, надеюсь, с Саргоном все будет хорошо. Во что же мы с ним влезли с этим сыном вельможи? Неспроста награда была столь щедрой, ой неспроста…».
На негнущихся ногах он вышел из-под навеса и направился к стойлам за углом. Там его уже поджидал Хеп, которого он взял сегодня собой, дабы привезти на рынок еще пару тюков с утварью. Усевшись в телегу, караванщик испытал настоящее облегчение. В стопах разлилась истома. Давненько его не пробирал такой страх. Тем не менее, руки все еще дрожали, а сердце громко билось в груди.
– Вези меня домой, бычок, – пролепетал Саптах, – я мечтаю о пиве и объятиях Сатхекет.
Хеп вяло промычал и двинулся в путь.
Когда он покидал рыночную площадь, на ней показались первые стражники, факелами разгоняющие тьму.
«И где же вы раньше были, пески Сета вас занеси?» – подумал Саптах, но вслух ничего не сказал.
Встречу со страшной незнакомкой он хотел забыть, как можно скорее. Однако красивое, но злобное лицо никак не выходило у него из головы на протяжении всей дороги домой.
***
Джехутихотеп сидел, укутавшись в красный плащ, и угрюмо наблюдал, как Саргон ставит палатку, вбивая колышки в песок. Прислонившись спиной к верблюду, мальчик ощущал его тепло и урчание в животе.
– Мне кажется, он голоден, – подметил паренек.
Саргон глянул через плечо:
– Он всегда голоден, да, Минхотеп?
Верблюд обернулся к хозяину и сделал вид, будто собирается плюнуть.
– Даже не думай об этом, – весело засмеялся мулат, вновь возвращаясь к палатке.
Минхотеп что-то проворчал и отрешенным взглядом уставился на север, откуда доносился слабый ветер. С каждой минутой становилось прохладнее. Джехутихотеп устремил взор на юг. Туда, где в сгущающемся сумраке виднелись скалистые кряжи, называемые «лазуритовой лестницей». Горы были неиссякаемой жилой по добыче драгоценных камней.
