– Но дорого обойдется мне этот роскошный подарок, – закончил бек свой рассказ.
– Почему? – спросил Хачо.
– Да разве не знаешь, что посланцу вали, приводившему коня, нужно дать не меньше ста золотых
Старик смекнул теперь, в чем цель посещения бека, но, словно не поняв в чем дело, ответил
– Что ж, дай Разве конь не стоит ста золотых?
– Откуда у курда деньги? – перебил его бек сердитым тоном – Этот презренный металл есть только у вас, армян.
Один из родственников бека вмешался в разговор.
– Бек, неужели и ты заботишься о деньгах? Разве кум Хачо позволит, чтобы ты в них нуждался?
– Клянусь богом, это верно, – прибавил другой.
– Да, он добрейший человек, – подтвердил третий, – нет подобного ему среди армян.
Старик понял, что, хочет он или нет, деньги ему придется выплатить, и сказал:
– Я не огорчу бека из за сотни золотых.
– Да царствует верная радость в твоем доме! – воскликнули курды.
Старик вышел из комнаты и, позвав старшего сына, приказал ему принести сто золотых из спрятанных в сеннике денег.
– Для какой надобности? – спросил сын.
– Разве не знаешь, что эти негодяи после того, как обожрутся, попросят еще «дишкираси» – ответил отец печальным голосом.
– Да покарает их бог, проклятых, – выругался сын и, взяв корзину, отправился как бы за соломой в сенник.
«Дишкираси», или «плату за зубы», получали некогда курды от армян, когда делали им честь у них обедать. Хозяин дома, если не хотел подвергнуться насилию, обязан был платить этот налог. И в настоящее время этот обычай не вполне вывелся, приняв только более приличную форму.
В отсутствие старика между курдами произошел следующий разговор.
– Если он вернется без денег, я велю поджечь его дом, – сказал бек сердито.
– Не надо, зачем? – успокаивал его один из свиты. – Славный армянин, не следует огорчать старика. Дом его всегда открыт для нас – берем все, что нам нужно. Он добрый, не надо забывать хлеба и соли, которыми он встречает нас всегда.
В эту минуту вошел старик и, положив перед беком кошелек с золотом, сказал:
– Бог свидетель, что деньги эти были предназначены на поездку в Иерусалим, куда я собирался для спасения души. Но отказать тебе я не мог.
– Не лги, кум Хачо. Много их у тебя, много… это мне известно, – ответил бек, приняв кошелек, и не считая положил в карман.
Была вечерняя прохладная пора. Бек приказал приготовить лошадей, чтобы тронуться в путь, и, пока их седлали, прогуливался по двору вместе с хозяином дома. Вдруг он заметил Степаника, игравшего с козулей, и подошел к нему.
– Хороша козуля? – спросил он.
– Хороша, только жаль, что ногу ранили собаки… но это не беда, я вылечу. Бедняжка, видно ей больно, ничего не ест, – ответил мальчик, перевязывая рану.
– Степаник, видно, ты очень любишь животных, я пришлю тебе хорошенького жеребенка.
– Я не люблю лошадей.
– Что же ты любишь?
– Люблю вот таких козуль, куропаток…
– Прекрасно, я буду высылать тебе все живое, что случится от охоты.
Слуги доложили, что лошади готовы.
Бек, поблагодарив хозяина, вышел во двор, где у дверей стоял его конь. Хачо подсадил бека, поддерживая за уздечку коня, что означало высшую степень уважения хозяина к почетному гостю.
Усевшись на коня, вождь курдов повертел в руке длинную пику, и несколько раз покружившись перед домом, попрощался и уехал.
Старик остался стоять неподвижно и долго смотрел ему вслед. Он видел, как бек пришпорил коня и перескочил через канаву, пренебрегая мостиком, которым, по его мнению, пользуются лишь трусы и слабые, Он видел, как, погнавшись за бегущим меж кустов зайцем, бек стремительно настиг его и пронзил копьем.
