Херувимы. Поэзия - страница 2



Ой, как много их в тесном ряду.
В белом, в белом, как в снежной метели.
Они были у всех на виду.
Пух летел на луга, на дорогу.
Нежный пух, ты меня волновал.
Был влюблён я в судьбу – недотрогу.
Вдруг (на дамбе) её пред собой увидал.
На лице нежном алые маки.
Карим пламенем плыли глаза.
Даже воздух мне сделался сладким,
Синий бант, развитая коса.
Стыдно стало за вид свой убогий.
Обожгла мои пятки земля.
Уносите скорей меня, ноги!
Защитите меня, тополя!
На вершине под кроной кипучей
Слёзы скрыла листвы кисея.
Имя нежное девочки лучшей
На коре тогда вырезал я.
Был тот случай – сознанья началом.
Тополь видеть мне вновь привелось.
Ураганом вершину сломало.
Не собрать моих русых волос.
Годы клонят, уводят к закату.
Но всё ярче мне виден восход.
Снёс отец нашу старую хату.
Я тоскую у новых ворот.

Школа

В первый класс поступал дважды. Первой учительницей была Елена Николаевна. Очень добрая, милая старушка. Запомнился из одноклассников Лёнька Савин. Рядом со мной, заморышем, босоногим, тихим, невзрачным, он, Лёнька, был крупным, энергичным, дерзким, холёным любимцем окружающих – и взрослых, и детворы.

Пока можно было ходить босым по холоду, я старательно учился в школе. Дошёл до слова «бык». Снег выпал – ученье кончилось. Ни государство, ни одна добрая душа не догадались помочь мне с тёплой обувкой.

Второй учительницей в первом классе и в последующие четыре года была Ефросиния Осиповна. С этим классом я дошёл до аттестата в 1955 году. Интереснее было учиться с 5-го по 10-й класс. Разные учителя, разнообразие предметов. Как-то притёрлись мы, мальчишки, девчонки свыклись, но были теоретиками в своих лирических отношениях.

По воспоминаниям тех школьных лет рождались стихи.

Монастырку засыпало сахаром
И сечёт ледяною пургой,
Но по дамбе шагаю без страха я
После школы с холщовой сумой.
В той суме, что с чернильными пятнами,
Интересную книжку несу.
Илья Муромец подвиги ратные
Совершает в дремучем лесу.
Продираюсь сквозь вьюгу упругую,
Налегаю на ветер плечом.
Тороплюсь к Илье Муромцу другом я
Подсобить и копьём и мечом.
Да вот конь что-то мой спотыкается.
Эх, вы, валенки, дырка к дыре.
Как змеюка портянка болтается,
Но теперь мы уже во дворе.
На печи после скудного ужина
Добиваем с Ильёй татарву,
А сейчас без фантазии кружева
И в достатке я скучно живу.
Нет, не тянет на подвиги ратные.
Сивка – Бурка ко мне не летит.
Та котомка чернильными пятнами
Сиротливо из детства глядит.

Другу детства

Голопузым рос рахитом:
Ручки, ножки с кривизной,
Слёзным голодом побитый,
Покалеченный войной.
А потом ходил я в школу.
Детство нянчила Ярань.
Пескари лечили голод,
Поднимали в росну рань.
И тогда была отрада —
Песня – радость, песня – боль.
Песня вместо шоколада,
На картошку песня – соль.
Пел нам Славка – друг Подузов —
Удалец, любимец фей.
Мне, милей он был Карузо,
Монастырский наш Орфей.
Волновали песни моря,
Окрыляли песни гор.
Забывался голод – горе.
Звонко ширился простор.
Крепче не было союза
В дружбе тех голодных дней,
Славься, Славка – друг Подузов,
Монастырский наш Орфей!

До слёз жаль его. Нелепая смерть в 1997 г. От вечернего наезда какой-то машины в Иркутске, где долго жили они с Лилией. Любовались с балкона Ангарой, плавали на моторке по Байкалу.

Из цикла «О былом»

На катке мозаика костюмов
И кружится снега кисея.
О тебе мои мечты и думы,
Звонкая снегурочка моя.
С бахромою блёсток на ресницах,
По лицу румянец огневой.
До седин мне образ чудный снится,