Мудрая аксиома: познай самого себя, была хороша в свое время в философии; теперь же она заменилась иной аксиомой, более необходимой для настоящего времени, и эта аксиома: учись познавать других.
Так нужно! И вот, неизвестно откуда упадает оселок, открывающий свинец под листами чистейшего золота, и под улыбкой добродушия – человеческую злобу. Но должны ли мы сказать, что есть Провидение?
Один рассказ Александра Дюма дает понятие о том, что мы можем сделать. Вот что писал он на другой день опыта, произведенного им самим:
«Я, – говорит он, – питаю большую привязанность к Дебарролю, и эта привязанность существует уже тридцать лет. Это превосходный друг, испытанный мною и в хорошие и в дурные дни, – друг, всегда встречавший меня с тою же улыбкой и покидавший с тем же пожатием руки. Я путешествовал с ним и нашел в нем превосходного товарища в путешествии; вещь редкая, потому что ничто не выказывает так шероховатостей характера, как путешествие, особенно в тех странах, где путешествовать затруднительно: такова Испания. Когда два человека друзьями вошли в нее, оставались в ней три месяца и друзьями из нее вышли – эта дружба на жизнь и на смерть.
Дебарроль, сделавшись хиромантом, посвятил в таинства своей науки женщину, с умом ясным, с красноречием чистым и элегантным, тонкий и проницательный взгляд которой быстрее самого учителя проник в тайны руки.
Это единение искусства и идей, которое существует между Дебарролем и посвященной им, дает им возможность представлять неопровержимые доказательства истинности их науки. Один из них, тот или другой – все равно, рассматривает руку, изучает ее, объясняет, рассказывает прошедшее, предсказывает будущее…. Другой, отсутствующий в комнате, входит, берет руку и объясняет в свою очередь, ни на минуту не отдаляясь от того, что говорил его собрат.
Вечером того дня, когда он получил телеграмму, Дебарроль явился ко мне, сопровождаемый или, лучше сказать, предшествуемый его ученицей. У меня он нашел две обещанные руки. Они принадлежали прекрасной и мужественной личности двадцати семи лет, с черными блестящими глазами, с целым лесом собственных ее волос, – вещь редкая в наши дни, – с жемчужно-белыми зубами, с кожей, несколько спаленной солнцем, но полной жизни, и как особенный знак носящей на щеке; яркий след великолепного сабельного удара от уха до рта.
Она прошла в мою комнату вместе со мною и подала ученице моего друга две руки, несколько сильные, но прелестнейшей формы, две руки, с сильно выдавшимися бугорками – Марса, Меркурия, Аполлона, Сатурна и Юпитера и с очень распространенным бугорком Венеры, с линией жизни, резко продолженной через три или четыре побочные ветви.
– В добрый час! Вот прелестная и счастливая рука! вскричала гадальщица, в то время, когда Дебарроль, остававшийся в столовой, рас сматривал руку Альберика-Сегона. И по том, не задумываясь:
– Двойной блеск, – продолжала она. – Блеск семейства и свое собственное возвышение.
Обладательница руки сделала стыдливое движение.
– Правда, – сказал я, – продолжайте. И гадальщица продолжала:
– Пяти лет вы подвергались смертельной опасности.
– Не могу припомнить, – ответила пациентка.
– Припоминайте, припоминайте…. невозможно, чтобы я ошибалась. Видите эту побочную ветвь у начала жизненной линии.. Ищите в воспоминаниях детства….
– Быть может,… но нет, невозможно, чтобы вы это видели на моей руке….
