До подворья было рукой подать, и Балыков в одном свитере прибежал в теплый коридор монастырского лектория. Низкое здание бывших митрополичьих палат примыкало к новому корпусу воскресной школы. Брат спустился по лестнице, скрипя ботинками и подметая суконным черным подрясником ступеньки. Румяный, бородатый, худощавый отец Илларион искренне обрадовался встрече, порывисто обнял Андрея и расцеловал сухими горячими губами троекратно, по старинному русскому обычаю. Сразу повел к себе наверх, в просторный и светлый кабинет. Уютный, с дорогой буковой мебелью, зелеными креслами. В углу среди крупных икон Андрей заметил одну новую, ранее не виданную. Богоматерь в золотой короне была изображена в лучах яркого солнца, а под сложенными смиренно руками покоился полумесяц с острыми рожками книзу.
– Остробрамская икона Божией Матери, свежий список, – пояснил Павел, заметив, как взгляд Андрея остановился на образе. – Был в Беларуси в декабре, поднесли в личный дар.
Вошел служка, выслушал указания Павла и через пару минут накрыл стол: чайник, пара чашек, варенье и пироги.
– Хорошо у тебя, – с удовольствием сказал Андрей.
– Скажу традиционно: ждем тебя. Приходи к нам, и тебе будет хорошо, – с просто улыбнулся Павел, а Андрей тихо засмеялся. Стали пить чай, обмениваться новостями.
– Павел, а ты бабку Марфу вспоминаешь хоть иногда? – спросил Андрей осторожно.
– Странно, что ты заговорил о ней, когда она мне снилась недавно, – покачал головой Павел.
– Мне постоянно снится она, вернее, женщина, которая на нее похожа. И сегодня я будто видел ее на берегу Тешевки, – осмелился сказать Андрей.
Братья помолчали.
– А тебе как она снится, хорошо или плохо? – продолжил допытываться Андрей.
– Мы, православные, не придаем снам значения, – немного наставительно ответил Павел, – мы не верим в то, что умершие говорят с нами, что-то хотят донести до нас. Я просто радуюсь, когда вижу ее во сне, она была единственным человеком, который любил меня.
– Будет тебе, – усмехнулся Андрей, прихлебывая чай, – все тебя любили. А что она делала в твоем сне?
– Пустое это, Андрюша. Почему тебя это беспокоит? – спросил Павел.
– Плохо она мне снится, будто угрожает чем-то, смотрит строго, бормочет что-то злобно, предупреждает, что ли… – Андрей откусил от пирожка и порадовался сладкой и терпкой начинке из калины.
– Наша монастырская пекарня наладила пирожки печь, расхватывают их прихожане – будь здоров, – уклонился от разговора Павел.
– Говорили все, что бабка была ведьмой. Все в это верили. Даже умирала она странно, долго отходила, кричала, – возвращался Андрей к мучившей его теме.
– Соседи крышу разбирали, шифер снимали и венец разрубили, – неохотно вспомнил Павел. – Суеверия всё это. Что невежество с людьми делает!
– Ты панихиду какую-нибудь устрой, чтобы душа ее с миром покоилась, – сказал Андрей, – тошно мне, ей-богу, бывает от таких снов, словно ей что-то надо, словно она преследует меня.
– Конечно, не беспокойся, отслужу сам, – кивнул Павел.
Помолчали, прихлебывая чай, прикусывая пирожками.
– Я вижу, ты не все со мной обсудил, – продолжил пытливо брат.
– Да, – ответил Балыков, – с недавних пор стал я кое о чем задумываться, и ты, как истинный православный христианин, можешь мне в этом помочь, хоть я и безбожник. Знаю, что ты всегда рад помочь и советы твои не пустые.
– На работе тебе трудно? Или в семье нелады? – спросил участливо Павел, подавая брату белоснежное льняное полотенце.
