Вронский похолодел, тело его буквально одеревенело – такого развития событий он предвидеть не мог.
Из последних сил, едва ворочая языком во внезапно пересохшем рту, он попытался убедить тестя обойтись коньяком, но тот даже слушать не хотел.
Матрос, тем временем, принес из столовой запотевший графин с водкой и разлил ее в рюмки Григория Степановича и Степаниды.
Убедившись, что все препятствия устранены, капитан встал с места и произнес здравницу в честь полковника, после чего все присутствующие, окромя Стеши, тоже встали со своих мест и выпили.
Стешину же рюмку Вронский, якобы случайно, задев рукавом, уронил на пол.
С мелодичным звоном рюмка разбилась.
– Эдакий я, право, сегодня неловкий – извинился Вронский.
– К счастью, к счастью! – загомонили все.
Матрос в одно мгновение заменил рюмку девушки и быстро наполнил ее водкой из того же графина
На этот раз поднялся сам лоцман и провозгласил здравницу в честь недавнего венчания своих детей, обняв при этом Вронского и свою дочь, встав для удобства между ними.
На этот раз все обошлось – дружно выпили, пригубила глоток и Стеша, после чего все, кроме Вронского, с аппетитом начали закусывать.
Чекист, не отрываясь, смотрел на свою молодую жену, оживленно беседующую с капитаном, который слушал со Степаниду, давясь от смеха от ее рассказок.
Улыбка сошла с его лица, когда девушка, потеряв сознание, уткнулась в плечо своего отца.
Следом за ней рухнул лицом на стол и лоцман.
Выхватив из кобуры револьвер, Вронский выстрелил в голову капитана корабля, который умер мгновенно.
Второй выстрел был предназначен штабс-капитану Развину, но прошедший ни одну войну и побывавший в разных передрягах офицер, быстро сообразив, пригнулся и бросил в сторону Вронского початую бутылку коньяка, угодив тому прямо в голову.
Пуля чекиста пролетела мимо, разбив светильник.
Вронский от неожиданности и боли выронил револьвер и выскочил из кают-компании.
Штабс-капитан бросился за ним, на ходу расстегивая портупею, но догнать не смог – Вронский, оттолкнув матроса, рванул по трапу и растворился в ночном лесу.
Развин выстрелил в его сторону и рванул на себя дверь столовой, в которой дежурные матросы начали разливать водку в аккуратно расставленные чарки.
– Прекратить разливать водку – страшным голосом прокричал штабс-капитан, от чего у дежурного матроса выпал из рук черпак.
Самые отчаянные любители «зеленого змия» попытались втихушку опрокинуть-таки уже налитые чарки, но и их остановил тихий, но решительный голос штабс-капитана:
– К водке не прикасаться, она отравлена. Ужин прекратить, подать сигнал тревоги!
Это предупреждение было излишним, поскольку на звук выстрелов уже поднимались по сходням и бежали с берега по трапу вооруженные солдаты с других кораблей.
Выпить водки команде «Иртыша» в этот вечер все же случилось.
И даже по четыре чарки. Одну – за день Ангела полковника Жвакина и три, по русскому обычаю – не чокаясь – за поминовение убиенных рабов Божьих. Жалели всех – Степаниду, которую успели полюбить за веселый нрав и красоту, лоцмана – человека во всех отношениях порядочного и мастерством своим владеющим исключительно, капитана своего, который был хотя и строг, но справедлив.
Долго не засиделись – усталость от событий страшного дня валила с ног.
Ведь опоздай штабс-капитан Развин на минуту – лежать бы сейчас всему экипажу рядышком с отравленными и убиенными…
