- Пасиб… - икнулось голодно.
- За Царствие небесное для нашей Маргариты, - отозвалась сбоку тетя, - счастливая – отмучилась уже, а нам еще положено впереди, - вздохнула. А я засмотрелась на нее. Больные от слез глаза видели, как в тумане и тем сильнее казалось сходство между сестрами.
- Да… за царствие. Как вы на маму похожи!
А мама не похожа... Губы подернуты синевой, кожа желтая и холодная такая… молчит... Заскулило опять внутри, заныло.
- Чшшш… - Валя обняла за плечи, - Катерина, вы что-то еще сказать хотели?
- А… да! Мариш, у меня там Майка после мастита с двумя колготится. Не обидишься, если я с кладбища сразу на электричку?
- Ну что вы, тетечка. Целуйте ее за меня, давно мы… И спасибо вам! Спасибо, что с мамой тогда… - куснула в очередной раз совесть.
- Ой, да я свободна тогда была! Никому можно сказать и не нужна, кроме нее. Не бери в голову, когда за мной вот так поплачешь – должок и зачтется… - аккуратно промокнула она красные, с отечными веками глаза. Высморкалась.
Тетя, да и мама тоже относились к смерти как-то обыденно, что ли? К своей, понятно… И от того, что она сейчас не страдала напоказ, хотя и сильно горевала по Рите, мне становилось чуть легче. Правда ведь – все там будем, может действительно встретимся.
На поминках в кафе я слушала добрые слова и будто не слышала их – и так знала, что жизнь у мамы Риты (так многие звали ее) была нелегкой, что дочь она вырастила хорошую. Да, не самую плохую, между прочим, а для нее так вообще лучшую – что бы ни натворила, в какое бы говнище от большого ума ни влезла. Всё это – приглушенные голоса, их смысл и принадлежность, доносилось до меня слабо, будто из иного пространства.
Когда все закончилось, я вызвала такси и попросила ребят не провожать. Если бы кто спросил, как я добралась домой, тоже не услышал бы ничего вразумительного. Потому что, как под наркозом, без мыслей… вначале мелькнула правда одна - нагрянуть к Ксюше. Беременным вроде нельзя на кладбище и Алеша оставил ее с детьми в городской квартире. Возле нее и ее выводка я точно отвлеклась бы и, наверное, стало бы легче, даже если только на самую чуточку. Но стоит ли напрягать и так занятого человека ради этой самой чуточки?
Выглядела я, наверное, более-менее адекватно, чувствовала себя тоже… разве что голова болела, но это ожидаемо - от слез. И меня оставили в покое. Я и правда хотела одна, в тишине пустой квартиры, в привычной, тысячу раз виденной обстановке – темноватой, дешевой, практичной, немаркой... сделать то, о чем мечтала все эти годы. Все пятнадцать гребанных лет, пока мама медленно катилась в пропасть, отслеживая и продолжая любить отца.
Я ведь как-то звонила ему - после аварии. В не совсем адекватном состоянии, понятное дело. Впрочем… как и сейчас.
Номер я набрала с маминого телефона и терпеливо слушала гудки, понимая, что жизнь течет так, как нужно ей, а не нам. И предугадать или просчитать ее практически невозможно. Но не сейчас! Сейчас я уверена была, я знала. Я чувствовала, что дозвонюсь!
И да – чуть хрипловатый мужской голос тихо и спокойно, мать его, ответил:
- Слушаю.
- Ага… слушай! – радостно оскалилась я, - и не вздумай бросить трубку, папочка… Потому что Риты больше - нет! Когда ты бросил нас, на нервной почве развился сахарный диабет. Потом ей отняли ноги. А до того… я попала в аварию - изуродовано лицо, и я тебе звонила. Но ты не перезвонил, с-с-с... – скрипнули зубы и я зависла на секунды… Нужно собраться, раз уж процесс пошел, и озвучить то, ради чего, собственно… и верно сформулировать, выдать самый смысл – нас же учили грамотному, сухому юридическому языку. Но мысли мешались в голове, путались. Слишком долго я тянула и собиралась, слишком много чего у меня было сказать.
