И мало кто понимает, что после свадьбы человек только поступает в школу любви. Счастлив тот, кто проучится в этой школе хотя бы лет пятьдесят. Тогда есть надежда, что он поймет: любовь не демонстрируют – любовь хранят, она растет аленьким цветочком в потаенном месте. Что только после многих лет тяжелой работы, когда, скорее всего, будут не только дни, наполненные нежностью и счастьем взаимопонимания, но и времена выяснения отношений со слезами и упреками, со страхом потерять любимого и радостным обретением его, можно считать себя более-менее разбирающимся в таинственной области любви. И то лишь теоретически, практика, к сожалению, бывает доступна немногим…
С каким же трудом нам приходилось добывать истину! «Ничего, ничего мне не надо: ни богатства, ни славы, ни успехов – только Знание!» – в отчаянии мысленно повторяла я.
Именно так – Знание с большой буквы, которое вместило бы в себя все знания, существующие в мире. Вот что необходимо было мне, четырнадцатилетней, вот что мучило и не давало покоя, хотя я не смогла бы объяснить, что мне, собственно, нужно. С этими переживаниями я прожила до девятнадцати лет, а в девятнадцать появилась новая тема: мне непременно нужно было узнать, что такое любовь. «Наверное, я пойму это, когда полюблю», – утешала я себя. Полюбила. Но тайна любви так и не раскрылась передо мною и продолжала беспокоить неразгаданной загадкой до тех пор, пока я не услышала от героя фильма Тарковского «Солярис»: «Человек погибает без вселенской Любви!» – и всем сердцем не отозвалась на них. Вот именно, именно погибает! Так вот что, оказывается, нужно было мне, вот какая Любовь нужна: вселенская, вмещающая любого живущего на Земле и вмещаемая в каждого. А без этого невозможно считать себя счастливым, более того, без нее человек просто гибнет! Значит, она есть, есть эта Любовь, она реальна, а не выдумана мной! И одно это открытие уже окрыляло и давало возможность жить.
Для этого мы и встретились, чтобы разгадать тайны, преподносимые нам удивительной Вселенной, Которую мы еще не умели назвать Богом.
Но не все было так просто в начале нашей жизни вдвоем: муж занимался гностицизмом. Нет, не просто занимался, а полностью погружался в него, погружался в свою работу, которая сначала планировалась как дипломная, но постепенно начала разрастаться до докторской. Он так и называл папку с материалами для будущей диссертации, которая уже вскоре представляла собой солидные разработки, – «Труд жизни». «Гностицизм – это раннее христианство», – объяснил он в первую встречу со мной. Христианство?! Но ведь именно это мне и нужно! И именно это «нужно» и легло в основу моей любви к нему, хотя о христианстве я имела очень смутные представления. Вот я и стремилась понять и принять и Плотина, и гностиков, старательно вычитывая работы мужа и исправляя ошибки. Но мне нужен был животворящий источник, а что, что мог дать мне Плотин? И что такое гностицизм, в конце концов? Муж объяснял, я пыталась понять, но принять, как бы мне этого ни хотелось, не могла, испытывая болезненное отторжение прочитанного, смутно догадываясь, что это не то христианство, которое было так необходимо мне.
А тут еще выяснилось, что муж, оказывается, знает, что есть истина и что истина – одна. Об этом он сообщил мне однажды во время наших вечерних прогулок. Но вот этого принять я уж никак не могла. У меня все закипело внутри, мысли вихрем пронеслись в голове: «Как это –
