– Сама управлюсь!
– Ты не серчай за вчерашнее… ну… за деда, – начал, было, он, но тут впереди опять появился всё тот же старик. Он сурово глянул на парочку, махнул ладонью, как бы зазывая парня шагать за ним, развернулся и пошёл. Зотей кивнул Любушке и отправился следом.
С той поры он больше не появлялся. Заперли, видать, парня.
Уже неделю прожила Любаша у коконьки, а тятенька за ней всё не ехал. Она скучала по дому, по матушке, по сестрице с братьями, по своей привычной жизни. Как-то все они там? Поправилась ли Лизавета? А вдруг померла? Может, потому и не едут за Любушкой, что все её виноватят? А если и Василко так думает? Но она ведь ему своих чувств не показывала. Не мог он догадаться ни о чём. А если её никогда отсюда не заберут? Просто избавились и забыли. Но так ведь не может быть! Эти мысли не давали девице покоя.
Иногда, в свободную минуточку, уходила она в сосновый бор и гуляла там, вспоминая о своём доме и близких людях. Вот и сегодня вышла Любаша на прогулку, испросив позволения у тётушки Пелагеи. Ещё издали залюбовалась девица приятной картинкой: тонкие стволы сосен, устремлённые ввысь, были освещены играющим на них закатным солнышком и оттого стали похожи на свечи. Свежая зелень у их подножия радовала глаз и манила к себе. Ступая по мягкому мху, вошла Любаша под сень деревьев и полной грудью вдохнула целебный воздух, пропитанный непередаваемым запахом буйно растущих тут трав, перемешанным с крепким настоем прелой коры, хвои и лесного мха. Здесь всегда хорошо дышалось и думалось.
Девушка неспешно брела меж деревьев, прислушиваясь к птичьему гомону. Вдруг сзади хрустнула ветка. От неожиданности Люба вздрогнула и обернулась – перед ней стоял Зотей. Он смотрел на девицу и улыбался.
– Шёл бы ты, парень, отсюда подобру-поздорову, – нахмурилась Любаша, – не гневил бы свою семью.
– А если я так прикипел к тебе, что и с семьёй порвать готов? – отвечал он неожиданно бойко.
– Ой, ли? А меня ты спросил?
От такого вопроса парень даже растерялся. Он и не подумал об этом. Женщина всегда воле мужчины подчиняется – так в его семье устроено. Младшие слушаются старших, а бабы – мужиков. И если он выбрал Любушку, то считал, что это его выбор, а ей следует просто покориться. Да и она не гнала его прежде, потому он и не ожидал теперь отпора.
– Но ты ведь свободна, значит, можешь стать моей.
– А если мне кто другой люб?
Зотей нахмурился. Не нравился ему такой разговор.
Любушке этот разговор тоже был не по душе. Она решительно повернулась и направилась к деревне. Зотей за ней следом. Девица прибавила шагу, и он отстал. Вот уже и коконькина избушка. Вдруг из ворот, навстречу Любе, вышел Зотеев дед. Он сурово глянул на девицу и сказал:
– Не смей мне парня с пути истинного сбивать!
– А вы его на цепь посадите, чтоб не убегал! – огрызнулась Любаша.
Старик аж поперхнулся от такой дерзости, но промолчал, только рукой махнул и пошагал восвояси.
Пелагея встретила её хмурым взглядом:
– Видела, кержак-от этот приходил?
– Видела. Чего ему надо?
– Внука потерял. Требует, чтоб ты его в покое оставила.
– А я требую, чтобы они все меня оставили в покое! – возмутилась Любаша.
– Я так ему и сказала! Мы, мол, с внучкой живём, никого не трогаем, вот и они пусть нас не беспокоят!
Любушка даже опешила от неожиданности. Пелагея впервые назвала её внучкой! А и, правда, кто она ей? Внучатая племянница. Так это та же внучка и есть. Но из уст старухи это прозвучало как-то по-особому тепло, и девица с благодарностью посмотрела на неё.
