Мне почему-то запала в голову одна цифра и светилась там – полтора центнера – и я не мог отделаться от этой мысли: Кому это под силу?
Перебирая в памяти аппаратчиков, ребят крепких и рослых, я, тем не менее, не видел в них ни одного, кто бы смог справиться с таким весом. Поднять-то они его поднимут. Такое и более слабым под силу. Но тащить его долго на себе… Навряд ли. Недаром Симон не поверил в мой план вынести аппаратчиков из прошлого на своём горбу. Теперь он мне казался куда более выполнимым, чем эксперимент с деревьями. Аппаратчики всё-таки легче будут ста сорока восьми килограммов.
Да и потом, истинно ли, что первопричина существования временного канала – в деревьях?
– Ты во всём прав, Ваня, – согласился Симон с моими размышлениями вслух. – Но это, к сожалению, пока что единственное предположение и предложение. Других нет… Что ещё?
Я, прежде чем сказать, замялся. Дела ходоков, конечно, это и мои дела.
Вот спасать засунутых Радичем в мешок Сола надо? Надо, естественно.
Аппаратчиков вытаскивать надо? Тоже естественно.
Но у меня могут быть свои заботы. Я Напель хочу найти, а тут что с «мешком», что с аппаратчиками опять всё может отложиться на неопределённое время.
– Но, Симон… – заканючил я, вызвав на его лице настороженность, что это ученик заговорил таким тоном. – Ты обещал после того, как я схожу к Шлому, отвести меня к Перкуну.
– Я не забыл… – Симон помолчал, глядя прямо перед собой. – Что ж, давай сходим к нему.
– Я потом сразу же пойду к аппаратчикам, – поторопился я заверить его.
– Надеюсь, – отозвался он, как мне почудилось, с некоторым сомнением.
– Нет, правда!
– Перестань, Ваня, оправдываться. Ты же уже знаешь, что для нас, ходоков, перерыв во времени в настоящем – никакого значения не имеет. Пойдёшь ли ты сейчас за теми, кто сидит в мешке Сола, или днями позже, для них всё равно ты появишься в один и тот же момент. Так же и для тех, кто застрял в отстойнике…
Полуденное солнце золотило листву начала осени, было тепло и сухо. Этим летом здесь, по-видимому, дождей выпадало мало. Под ногами хрустели веточки и шелестели рано опавшие листья молодой дубравы. Деревья стояли плотно, тянулись тёмными стволами вверх. Только на опушках дубы росли привольно и имели возможность простоять века – им не нужно было бороться за жизнь в тесноте собратьев, где не всякому удастся выиграть гонку к свету и отвоевать подземное пространство для корней.
– Сейчас сориентируюсь, – сказал Симон, нелепый в своей элегантности среди зарослей. Его лакированные туфли блестели оконцами воды в пожухшем травостое. – Вот… пойдём сюда.
Они прошли несколько шагов, деревья расступились, и ходоки оказались перед небольшим холмом, вверх по которому уходила тропа.
– Здесь недалеко поселение, – лёгким движением кисти руки показал Симон в лес, откуда тропа выходила. – А там, наверху… Видишь? Да, там частокол. Он огораживает капище. Тропа ведёт к воротам. Они не запираются. Как войдёшь, сразу поверни направо и – вдоль навеса, где поселяне в определённые дни пожирают жертву, Навес пристроен к забору. Так вот пройди на противоположную сторону капища. Напрямую не ходи. Это у них не положено.
– Табу?
– Не знаю… В центре капища у них идолы. Поэтому, наверное… Перкун… У него шрам на лбу. Здесь, – Симон перечеркнул свой лоб пальцем почти от одного виска до другого наискось к правой брови. – Скажи ему, что пришёл от учителя ходоков Сарыя… э-э… Задиры.
