Ходорковский. Не виновен! - страница 11
И Мишка был такой же, особенно в химии, на которой всегда дыры затыкал.
А после школы устраивал уроки для друзей, для тех, кто просил, с проблемами. Было несколько ребят из нашей компании, которые учились с троечки на четверочку. С ними он занимался часто, математикой в том числе. Была другая часть класса, которая вокруг того же Сергея Мишина крутилась, оппозиция такая. Ну, там были троечники по жизни, они такими и остаются. Ну, а так нельзя сказать, что было явное соперничество, никогда его не было. Но деление было. А потом есть же такие, что занимайся, не занимайся – толку никакого. Но всем, кто просил, он никогда не отказывал. И в учебе в том числе. Да тогда и списывали друг у друга, и все было.
И занимались. Особенно в старших классах для подготовки в институт. Мало кто брал репетиторов. В школе была сильная подготовка. Например, по математике наш классный руководитель решала с нами задачи из Сканави. Причем дополнительно, и все, кто поступали в технические ВУЗы – поступили. Этого было достаточно. Я занималась математикой полтора месяца перед поступлением в институт, только с институтским преподавателем, чтобы натаскал на вариантах. Мише, думаю, тоже его математики хватило выше крыши, потому что Екатерина Васильевна у нас вела очень здорово.
Он говорил, что будет министром. В десятом классе, к выпускному, мы писали стихи учителям, и я помню строчку: «Скоро в дипломатах и министрах, вы детей увидите своих». Эта строчка была точно про Ходорковского, это я писала. Было видно, что это человек, который мог бы стать министром.
– Он был хорошим организатором?
– Да. Хотя я бы не сказала, что пробивным человеком. Учителям, возможно, был неудобен. Умный, с кругозором шире, чем у некоторых из учителей, особенно, в старших классах. И они его недолюбливали. Что был умнее большинства одноклассников, это однозначно. Но как-то никогда себя не пиарил в этом плане. Был такой, какой есть.
Тщеславен? Может быть. Так воспитан. У них в семье так было: ты должен. Причем должен сам. Родители ему помогали, конечно. Они – надежный тыл, платформа, на которой все и выросло. Особенно мама. А он великий труженик, и никогда не боялся никакой работы. И как-то легко у него все получалось, что бы ему ни поручили. И если чего-то хотел, всегда добивался. Но такого тщеславия явного, переживаний из-за оценок, я не помню. Но он хорошо учился.
Ребята такого плана мне нравились. Но я одноклассников воспринимала только как друзей. И у него не было в школе романов, не считая Дины. В наше время это не было принято, просто ходили всей компанией, дружили. Дина держалась особняком, может быть, потому что пришла позже.
Мы гуляли в Сокольниках, до парка было пешочком. А в другую сторону, особенно весной, ходили в Останкинский парк. Там качели, пруды, мы катались на лодках, на каруселях. У нас был свой ход, своя дырка со стороны 1-й Останкинской улицы. Компания состояла человек из десяти, а когда мы собирались идти гулять, народ примыкал еще.
– А он был центром компании?
– Думаю, да. Определенным центром был. Ребята держались, пожалуй, вокруг него. Была мужская часть компании, и была женская. Да и в школе мы также держались. И сидели в основном рядом.
– Писали, что он спорил с учителями, что «не умеет ходить строем»…
– Строем ходить не умеет, это точно. Я помню, как он галстук носил в кармане. И когда учителя спрашивали: «Где твой галстук?», доставал из кармана и повязывал сикось-накось. И в ЮКОСе не любил офисный стиль. Ни костюмов, ни галстуков я на нем не помню. Если только официальные мероприятия, фотографии какие-то – да. А на работе в куртке: передняя часть замшевая, а так вязаная, и на рукавах большие декоративные заплаты. Я эту куртку помню сто лет! Он в ЮКОС в ней ходил. А больше всего любил джинсы, рубашки. Даже на выпускном был в вязаной трикотажной кофте.