– Поворачивай! – не своим голосом заорала я на мальца.
Тот подмигнул, отдавая знак того, что понял, и действительно повернул – прямо на ближайшего бегуна. Тот в мгновение ока понял, что к чему, и перевел свою винтовку на нас. Думать стало некогда, и я прыгнула к нему на закорки, отобрав пистолет и вырубив его рукоятью. Нас обоих спасло то, что ботинки он перевел в автономный ход и они не остановились, оставшись без бегуна, и не развалились, так как их крепил один к другому предохранитель.
Оказавшись на месте выпавшего бандита, я, прежде чем снять ботинки с автохода, проверила их на заначки оружия и сразу же нашла второе ружье. Как и следовало ожидать – заряженное и готовое к бою. Все еще пользуясь последними секундами неожиданности, я развернулась и сняла тех двоих, что каким-то образом оказались позади. Теперь нас уже точно заметили.
Я крикнула детям, страшно вращая глазами:
– В сторону! В сторону!
– Понял! – отрапортовал паренек и снова пошел на таран соседа.
Мальчишка подпрыгнул, прекрасные ботинки спружинили как надо, и вот он уже сбил в движении очередного противника в обоих смыслах: и с ног, и с ботинок. Девчонка же в это время что-то нашарила на платформе, не иначе тайник, и как только эти двое вырвались из клубов пыли, я увидела ее на месте снайпера с винтовкой.
Это уже оказалось выше моих сил. Я бросилась ближе к ним, чтобы оказаться на линии огня между детьми и бандитами, находясь в веселом предвкушении того, кто – свои или чужие – меня подстрелит быстрее. Патронов в двустволке больше не осталось, весь запас боеприпасов бегун, к сожалению, нес на себе.
Я устремила страдальческий взгляд на Толстую Дрю и сделала это как раз вовремя для того, чтобы понять, куда ее несет. Оутнер однозначно правил к нашему месту-на-всякий-случай. Жуткое дело, но рулевому я доверяла.
– Крепитесь к дому! К дому! – крикнула я детям, те побежали быстрее, но, конечно, не могли догнать библиотеку, находящуюся на пределе хода, а точнее – близко ко взрыву парового котла.
Мне оставалось только надеяться, что смекалистый парень верно меня понял хотя бы раз, и чудо случилось: когда дом резко затормозил, мальчик тоже подался назад, синхронизируя скорости, и мягко пристыковался к библиотеке.
Я в этот момент сделала то же самое. Я перелезла со своих ботинок на ботинки ребят, крепко их обняла и вдавила головами в стену, чтобы они не видели, что сейчас будет.
А случилось вот что: Толстая Дрю развернулась к бандитам другой стороной, открыла фронтальные окна и дала залп из всех бабушек, а задом, то есть непосредственно нами, понеслась, набирая и набирая скорость, прямо к обрыву. Мы много раз репетировали этот маневр в полной секретности, и мало что я в жизни не любила так, как его.
Но Оутнер знал, что делает. Оутнер знал Толстую Дрю как самого себя, а может, даже и лучше, потому что себя лет до девятнадцати он помнил плохо, а каждый день с Дрю все те девятнадцать лет, что он провозился с механизмами нашей старушки, мог в любой момент разложить хоть по часам.
Итак, мы прыгнули. Я заорала, дети заорали, все внутри Толстой Дрю заорали тоже, а дом еденько хихикнул и перенес свою металлическую тучную тушу через провал каньона с одной стороны на другую на небольших раздвижных крыльях. И мы приземлились. Я расслабила руки и осталась лежать звездочкой на земле.
На другом конце каньона бандиты, не обладавшие таким прекрасным прыгательно-планирующим оборудованием, только и могли что палить в воздух, думая, что нас этим устрашают. Меня же эти звуки, наоборот, только радовали, потому что я прекрасно знала две вещи: дальность стрельбы и стоимость патронов. А послушать, как твой недруг беднеет, всегда приятно.
