Через какое-то время они возвращаются к телефонам в розовых чехлах, что держат в руках. Рядом с ними в кресле сидит еще один парень, худой и дерганый, в спортивной куртке, грязной красной бейсболке и в мешковатых джинсах. У парня постоянно работает нога, он отбивает ею быстрый, синкопированный, известный только ему ритм. В телевизоре крутится музыкальный диск, молодой цыган в позолоченной кепке поет о свободе, которую дает ему моторизация, парень глядит на экран широко открытыми глазами, словно в тексте песни скрыт шифр, в существовании которого он уже уверен, но еще не научился его читать.
Я сажусь на один из свободных пуфов, вынимаю из рюкзака пиво.
– В гости приехал? – спрашивает парень в свитере, кивая на меня.
– Нет, навсегда, – отвечает Гжесь.
– Навсегда? – парень фыркает, теперь говорит со мной. – Ебанулся?
– Наверное, – отвечаю я, одна из накрашенных девиц закатывает глаза. Словно мне шестьдесят и по моему подбородку течет слюна. А может, это единственный жест, который ей знаком.
– А где Чокнутый? Второй день его ищу, – спрашивает Гжесь. Банка пива в его руке издает тихий щелчок. Толстый тычет пальцем на бутылку на столе. Гжесь качает головой.
– Наверняка с парнями. С Порчиком, – говорит худой.
– И что? Зависают? – спрашивает Гжесь.
– И Лукаш. Лукаш с ними на сотке тоже, – говорит вторая девица.
– Да харэ. Может, ему тоже охота побыть самому? – спрашивает первая.
– И отчего бы, нахер, ему такое хотеть? – спрашивает вторая.
– Потому что у него русские брата похитили? Он переживает. Это сложно, – говорит первая.
– Да хуй там он переживает. Ничего он не переживает, – отвечает вторая, закидывая ногу за ногу. Она некрасивая, почти без бровей, резкие черты лица, нос – словно птичий клюв, тонкий и писклявый голос, прогибающийся под произносимыми словами.
– Что тебе надо от Чокнутого? – спрашивает толстяк.
– Он должен был зависать тут, сказал, что придет, – отвечает Гжесь. – Мне с ним нужно поболтать. Есть к нему дело.
Худой лупит ладонью в стол, подпрыгивают пустые рюмки, толстый смотрит на него осуждающе.
– Давай, сука, покури травку, – говорит ему.
– Кстати, да, дайте-ка курнуть, – говорит Гжесь и улыбается. Оглядывается и подмигивает мне.
– Сука, он даже не пишет, – говорит вторая девица.
– А ты с братом Мацюся? – спрашивает Гжесь.
– А что, сука? – отвечает девушка.
– Сабина, верно? – спрашивает он снова, скалится ей.
– Эй, ты чего от меня, сука, хочешь? Чего от меня хочешь? – девушка наклоняется вперед, дрожа от ярости, словно хочет встать и ударить его.
– Расслабься. Что это тебя так вставило? Стоит заглянуть к доктору, – говорит Гжесь, встает и берет из пачки чипсы.
Я не обитатель этой реальности. Между мной и этим местом – прозрачное, а порой и матовое стекло. Именно это и хотел сделать Гжесь, хотел это мне показать. Я тут совершенно чужой. Я тут, потому что у меня нет никаких лучших вариантов, потому что совершенно некуда пойти. Ну, пусть так.
Худой парень вынимает из кармана сверточек алюминиевой фольги и дешевую цветную стеклянную трубку для травки. Последний раз я курил из такой в школе.
– А вот захочет ли говорить с тобой Чокнутый, Григорий, мрачный как горы? – спрашивает толстый. Худой набивает трубку травкой из сверточка. По комнате разносится резкий запах, немного химический, словно очистителя для труб.
– Не говори так со мной, – говорит Гжесь. – Не советую.
