Хольмганг - страница 22

Встретившись с товарищем детства спустя десять лет, Олаф поначалу не чувствовал за собой никакой вины, будучи убеждён, что они с Адилсом хорошие знакомые, но не лучшие друзья, а на эйнвингах дрались только потому, что Адилс был единственным мальчиком, у которого было чему поучиться. И уже после того, как спина оскорблённого воина исчезла из его взора, а следом один за другим мимо глаз проплыли остальные Чёрные братья, Олафу пришло в голову, что тот, кого ты не считаешь за друга, вполне мог считать лучшим другом тебя.

Олаф вспомнил, сколь мало Адилс общался с другими детьми и с родными братьями, и на мгновение пожалел о том, что принял приглашение старика без имени. Будь это любой другой из Чёрных братьев, молодой рус не знал бы сомнений, потому что помнил, на какие шаги те способны: и порой приходивший в настоящее упоение от собственной силы Марви, и коварный до ужаса Ваги, и безжалостный, как акула, Торальф. Помнил и не удивился бы, если бы нашлись такие поступки, за которые этим людям было не стыдно послать оскорбление. Но Адилс. Адилс, который жил только поединками и только раз ходил в настоящий поход. Адилс, который выиграл последние пятнадцать хольмгангов, не убивая противника, что уже говорит о многом. Адилс, который был так оскорблён словами, которых Олаф-рус никогда не говорил, что даже повернулся к нему спиной во время поединка взглядов.

Нет, Олаф не боялся его мечей, он боялся сейчас того, что могут натворить его собственные. Он подобрал противоядие к Адилсу, будучи ребёнком, и не сомневался, что эта уловка пройдёт и сейчас. Но Олаф сомневался: хочет ли он теперь, чтобы она прошла?..

Перед мысленным взором Олафа мелькнула оскорблённая поза Адилса, но следом тут же сверкнул дорогой меч и блестящая кольчуга.

У него будет время подумать. Он будет драться последним и время на раздумье есть.

Но тут Олаф вспомнил, что им предстоит поединок насмерть, и выбросил сомнения из головы. Ранить, не убив… на хольмганге такое стремление с таким бойцом, как Адилс, добром не кончается. Олаф-рус ещё не продолжил род (на гуляку Гальдерика не было никакой надежды, а остальные родственники или умерли, или были слишком стары для любовных забав), и потому не собирался покидать Срединный Мир раньше времени. И брать на себя добровольно клеймо труса, отказываясь от поединка, тоже не думал…

Драккары разошлись и стали с разных сторон подплывать к острову, делая большой круг. Стоило им повернуться кормой друг к другу, как на остальных кораблях громкий стук оружия по щитам возобновился, и радостные крики зрителей, исходивших душой от предчувствия грандиозного зрелища, были ему сопровождением.

Корабли с поединщиками делали такой большой круг, чтобы дать время: бойцам – размяться, а судьям – первыми взойти на остров. Драккары, везущие судей – многоопытных жрецов, искушённых во всех обычаях своей суровой страны – отделились от остальных и на всех вёслах поспешили к Острову Гордости. Оба судьи уже сообщили каждой из сторон радостную весть: небо будет мирным и безветренным весь день и потому ограничений по времени у бойцов нет. Больше бойцов были рады только зрители. Ведь случись сильный ветер и даже со спущенными парусами и поднятыми вёслами корабли так разметает, что пока они плывут к острову на доступное для глаз расстояние, все поединки могут закончиться.

Судьи уже взобрались по верёвочной лестнице и вступили в спор о том, как правильней провести этот хольмганг, а драккары с поединщиками были ещё далеко. Олаф-рус, даже не будь вокруг стука оружия о щиты и криков взбудораженных зрителей, ничего бы не услышал с такого расстояния, но это ему и не требовалось. Он знал, о чём разговаривают судьи, потому что плохо помнил правила хольмганга