Кузнецов чешет затылок, видимо, думая, что спеть, проводит несколько раз по струнам, прочищает горло и начинает, глядя на Кристину.
Холодна, как лед, и неласкова
Эта девушка, и напрасно я
О любви прошу. Ночь длиннее дня,
Если нет ее, значит нет меня.
Если нет ее, я не знаю сна,
Без волшебных глаз в пропасти без дна.
Но когда она говорит со мной,
Замерзаю я даже в летний зной.
Стал от снега белым город, я свой дом не узнаю,
На моем окне узоры, хоть за окнами июль.
И пускай дыханьем нежным я согрел в своих словах
Каждый звук, но безнадежно слово стынет на губах.
Холодна, как лед, и неласкова
Эта девушка, и напрасно я
О любви прошу. Ночь длиннее дня,
Если нет ее, значит нет меня.
Если нет ее, значит нет меня.
Я знаю эту песню. Ее исполняет малоизвестная группа «Сегодняночью». Я не знаю, поняли ли окружающие, кому Кузнецов ее посвятил, но для меня это очевидно. Да уж, песня действительно про Морозову. Когда Егор заканчивает, присутствующие бурно аплодируют и свистят, а Кристина, тяжело вздохнув, уходит куда-то вглубь пентхауса. Егор опускает гитару и идет за ней. Толпа в гостиной возвращается к своим делам.
– Мда, жалко Кузнецова. Хороший парень, но не ту полюбил.
Я поворачиваю голову на голос, рядом со мной на диван опустилась Оля. Она мне по-доброму улыбается.
– Ну как тебе тут? – спрашивает она.
Я пожимаю плечами:
– Туса как туса.
– Ты часто на них ходишь?
– В Москве первый раз. В своем родном городе мы с друзьями часто так собирались у кого-нибудь дома. Менее пафосно, конечно, но всегда с душой. – Я возвращаю Оле улыбку.
Я замечаю, как Кристина возвращается в гостиную, но без Егора, и смотрит на нас с Олей. Я отвожу глаза первым.
– А ты в Москве прямо совсем недавно?
– Да, я приехал за три дня до того, как пришел в школу.
– А где ты живешь?
– В Золотом ручье. Это недалеко от Москвы.
Оля удивленно вскидывает бровь.
– Соседствуешь с Морозовой и Кузнецовым?
– Ага.
– То-то я думаю, почему ты в школу с ними ездишь.
– А ты где живешь?
– На Патриках.
– Где? – я не понимаю ее ответ.
– На Патриарших прудах. Это в центре Москвы.
Мне это название кажется смутно знакомым, и я быстро вспоминаю.
– Патриаршие пруды – это те самые, которые в «Мастере и Маргарите» Булгакова?
– Ага, они.
– И как там? Все, как писал Булгаков? – я улыбаюсь.
– Не совсем. Трамвайных путей там нет и никогда не было. Так что непонятно, как и где Аннушка могла разлить масло. – Оля смеется в ответ. – А ты что же, никогда не был на Патриках?
– Неа, я в Москве вообще кроме Красной площади и пары мест вокруг нее нигде не был.
– Да ладно! – Оля чуть не подпрыгивает на месте. – Самойлов, ты же тут уже почти два месяца!
– Угу. Но все некогда, да и особо не с кем сходить.
– А с соседями по Золотому ручью в свободное от учебы время ты не выбираешься никуда?
– Нет. – Я пожимаю плечами. – Нас связывают только поездки до школы и обратно в поселок.
– Слушай, но ты должен обязательно увидеть Патрики! Это же священное место! Давай я, что ли, тебе покажу?
– А ты можешь? Я правда был бы очень рад!
– Да без проблем. Хоть завтра. Или в воскресенье. У меня выходные свободны.
– Можно и завтра, по воскресеньям у меня английский, – я снова ей улыбаюсь.
Оля очень милая девушка. Светло-русые волосы падают до плеч, открытый добрый взгляд серых глаз, широкая улыбка. Она невысокая и очень худенькая. И как-то не совсем вписывается в компашку мажоров, которыми наполнена школа. Вот и сейчас в отличие от всех девушек в платьях и на лабутенах, она одета в джинсы и кеды.
