– Насчет чего?– не понял Артемьев.
– Ну, насчет изображения на иконе.
– Нет, ничего не путаю. Да вы можете сами удостовериться– она там стоит, на шкафу.
Алексей Григорьевич промолчал, и рассказ продолжился. Возвратившись домой, Артемьев застал жену свою слегка выпившей. Тем не менее, она догадалась, что муж её напаскудил, и учинила страшный скандал. Когда Виталий Васильевич попытался к ней подлизаться, она его оттолкнула и заорала, указав на икону: « Пусть эта тварь с тобой спит!» Тогда он и крикнул : « Язык тебе оторвать за эти слова!» После этого разошлись по комнатам и легли спать.
– А дальше вы знаете,– завершил Артемьев,– утром я ушёл на работу. Она храпела. Вечером прихожу, и– глазам не верю: язык отдельно, Ленка отдельно– всюду кровища!
– А на икону не посмотрели?
– Да вроде нет. А зачем?
– Взгляните сейчас.
Недоумевая, Артемьев встал и поплёлся в комнату. Хусаинов ожидал крика, но прозвучал лишь возглас:
– Ого!
Вернулся Артемьев с вытянутым лицом. Плюхнувшись на стул, налил себе коньяку.
– Это та икона?– спросил Алексей Григорьевич.
– Да. А может быть, нет. Ведь её могли подменить!А? Как вы считаете?
Хусаинов молчал. Артемьев осушил рюмку и прохрипел:
– Это невозможно! Куда она могла деться?
– Дайте мне адрес женщины средних лет с Шестнадцатой Парковой,– попросил Хусаинов, вытащив записную книжку и авторучку. Артемьев вспоминал долго. Наконец, произнес:
– Дом десять, корпус три, квартира семьдесят пять. Десятый этаж.
– Это точно?
– Да!
Хусаинов записал адрес и выпил полстакана вина.
– Виталий Васильевич, нужно будет ещё раз внимательно посмотреть, не пропало ли что-нибудь из квартиры. Любая мелочь важна.
– Чему пропадать то?– отмахнулся Артемьев, скорчив презрительную гримасу,– вы сами видите, как мы жили. Интеллигенты, ****ь!
– Тем не менее.
– Твою мать!– донеслось вдруг с лестницы. Вслед за этим раздался грохот двери, с размаху ударившейся о стену, затем ещё один, от удара в пол пятидесяти семи килограммов. Вскочив и выбежав в коридор, Хусаинов увидел там Кременцову. Она лежала ничком, широко раскинув длинные ноги в черных колготках. Обуви на них не было. Пахло кровью. В одной руке лейтенант сжимала бинт в упаковке, а в другой– ключ.
– Юлька, ты почему лежишь на полу?– спросил Хусаинов,– и где твои английские туфли?
– В жопе,– хрипло ответила Кременцова, вставая на четвереньки,– я триста метров скакала на одной ножке, как оловянный солдатик, потом– по лестнице этой сраной! Хотела тут постоять, отдышаться малость, да прислонилась сдуру к двери!
Отдав шефу ключ, Кременцова поползла в ванную.
– Да ты где поранилась то?– вскричал Хусаинов, только теперь заметив, что лейтенант оставляет кровавый след.
– Сейчас расскажу!
В ванной Кременцова сняла колготки и показала подошву правой ноги с пятью глубокими ранками. Хорошенько промыв их с мылом, распаковала бинт и стала обматывать им ступню, взахлеб тараторя:
– Сраный комод! Уж не знаю, что она в нем хранит– наверное, кирпичи! Толкая его, я сломала шпильки, сперва– одну, а потом– другую! Естественно, психанула, швырнула туфли в мусоропровод. Иду обратно с ключом босая, сшибаюсь с какой-то девкой– чтоб ей, паскуде, с поносом в лифте застрять– она роняет мне под ноги гребешок! Гребешок-изогнутый, упал, сука, зубцами кверху, и я на них наступила. Острые-жуть! Боль-адская, кровь херачит тремя ручьями! Девка– в истерике: извините, простите. Я ее матом!
