Холодный вечер в Иерусалиме - страница 6

– А в разведении раков вы несведущи, Борис Фишелевич? – спросила его самая бойкая из женщин. Она продолжала кокетничать на всякий случай, но слушала лектора с неослабевающим интересом.

– Совершенно не моя тема, – отвечал Боря.

– Не может быть, вы все знаете, – сказала она хмельно. Народ энергично закусывал водку краснодарским рассыпчатым, дивного вкуса печеньем, которое принесла одна из учениц.

– Раков можно дома разводить, в аквариуме, – сказала девушка с печеньем.

– Ты не поняла, я говорю про товарные количества, – отозвалась подруга из другого места их обширной родины.

– Конечно, в товарных количествах, у меня знакомый с этого живет, – сказала девушка из Краснодара, румяная и нежная, как богиня с картины двадцатипятилетнего Тициана Вечеллио, умершего от чумы уже очень старым в Венеции с кистью в руке, «Женщина перед зеркалом». Тело его не сожгли. Вопреки законам, предписывавшим сжигать тела умерших от чумы, Тициан был похоронен в венецианском соборе Санта Мария Глориоза дей Фрари.

Вдоль улицы Независимости, на которой находился дом Бори, с двух сторон были высажены эвкалипты, называемые также «дивным деревом», могучие деревья, перемежавшиеся кустарником араукарии Кука и иерусалимскими соснами на дальнем плане. Виднелся красный купол водонапорной башни. Возле башни росла огромная, благоухающая сикомора, в густой тени которой отдыхали столичные туристы, приезжавшие в выходные в хозяйство Гилеля, который несколько последних лет занимался производством сыра манчего от небольшого пугливого овечьего стада.

Сыр манчего, который в Испании называют «ламанчским», был оригинального сильного вкуса. Молоко, которое получали от овец, пасшихся на небольших, но богатейших пастбищах окружающего поселение иудейского плоскогорья, было замечательным, соответственно, и сыры из него. Сыры манчего один год хранились в каменном сарае в подполе, выложенном иерусалимским красноватым известняковым камнем, который время превращало в мрамор. Цилиндрические твердые головки манчего Гилель, одетый в белые одежды, осторожно выносил покупателям, отирал плесень с поверхности сухой тряпкой и погружал в его тело металлическую тонкую трубку, нюхал извлекаемое и задумчиво произносил: «Созрел уже, можно». Вселенское удивление, близкое к безудержному восторгу, можно было увидеть в его глазах, когда он смотрел на небольшие бугры сыра, выложенные на деревянный прилавок для обозрения.

Он делал и молодой козий сыр шавру, нежный, свежий, сильный. Гилель переименовал свои сыры, от этого они не стали хуже. Густейшее, чуть желтоватое молоко от нескольких хозяйских коз требовало того, чтобы его замутили, загустили еще, залили йогуртом и яблочным уксусом – и сделали сыр. Из литра молока получалось у Гилеля сто пятьдесят граммов сыра. Каждая коза давала два литра молока в день. Коз было десять – вот и считайте. При них, при козах, был немолодой козел по кличке Мавр. Гилель его чтил, уважал и жалел за характер, упрямство, преданность делу и возраст.

Сыра Гилель производил немного, но это был отменный штучный товар. Он давал своим сырам почему-то женские имена: Ора, Нога, Варда и так далее. Ударение на первом слоге во всех этих названиях, если кто не знает, но вы, конечно, знаете.

Козы у Гилеля были пальмерские, привезенные из Испании, с островов, а также альпийские гладкошерстные. Козы обычно стояли на задних ногах перед забором и тыкались носами и ртами в ладони гостей, разглядывая их крупными, пытливыми, несколько бессмысленными глазами с огромными любопытными зрачками без поволоки. По слухам, Гилель иногда гулял с ними по окрестностям, как с собаками, однажды Боря и сам видел. У Гилеля это получалось естественно. Любимая коза его имела кличку Мара, была необычайно умна, по слухам, могла открыть входную дверь в дом ключом, благо дверь эта никогда не запиралась, а ключ валялся где-то, неизвестно где. Но слухи были сильнее замков и предрассудков. Старый козел Мавр, которого нежно любил Гилель и все его домочадцы, давнишний ухажер Мары, был ревнив и свиреп, но уже многое стал забывать. Он уже не всегда помнил, почему гневается, и почти по привычке бодал бурое бревно, которое поддерживало крышу погреба. Устав, он ложился отдохнуть в углу. Спал, открыв один глаз, наблюдал за своими дамами, чтобы был порядок и тишина. Козы ходили мимо него осторожно и, кажется, брезгливо.