HOMO CARCERE. Человек в тюрьме - страница 9



СИЗО в Капотне относительно новый, «хозяйка» периодически делает обход лично, что встретишь не так уж часто. Но общие тюремные нравы неизменны. Крайне пренебрежительное отношение к заключённым, бесправие «подопечных», несоблюдение их прав. Выживай как хочешь.

Несмотря ни на что в нашей камере номер 201 то и дело раздаётся смех. Пожалуй, у нас самая весёлая обстановка на всём этаже. До поры до времени, конечно, но тем не менее.

Я уже «оклемался». С удивлением слушаю рассказы сокамерников про себя самого. Того себя, что с пустым взглядом вошёл в хату и завалился на нары.

– Зомбак конкретный был, – снова подтверждает Макс, глядя на меня своим блестящими глазами. – Ещё и колёса жрёшь горстями.

Фактически он прав. Феназепам, который я купил ещё перед судом – по сути, совершенно случайно – и распихал в карманы, помог мне на первых порах удержаться на плаву сознания. Не знаю, справился бы мой мозг без этих таблеток с новой окружающей действительностью. Препарат меня оглушил, размыл рамки происходящего и сгладил извращённость реальности. Притопил внутреннюю боль, позволил совершать какие-то необходимые автоматические действия. Чтобы время от времени выныривать на поверхность в мутной слизи наступившего кошмара и делать пару глотков воздуха. Чтобы продолжать дышать.

Поэтому я не спорю, ребятам виднее. Главное сейчас, что в хате не какое-то сборище монстров, а вокруг меня люди, всякие, осуждённые по самым различным статьям, но люди. Можно сказать, обычные.

Вот, например, на соседних нарах дед Ваня, хрестоматийный пожилой мужик, чем-то неуловимо напоминающий мне моего отца. Простой, хозяйственный, «от сохи», ещё той, советской закалки. Ему 65 лет, а история его поистине удивительная. Он сидит за убийство по 105-й и, единственное, о чём сожалеет, что может не успеть понянчить внучат.

Пятнадцать лет назад, они с коллегами по работе – вчетвером – поехали в очередную командировку. Как водится, вечером завалились в какое-то кафе посидеть, отдохнуть. Во время одного из перекуров, зацепились в перепалке с другой компанией таких же подвыпивших ребят. Слово за слово, всё закончилось дракой. В какой-то момент увидели, что один из оппонентов не дышит. Недолго думая, скинули труп в овраг и на следующий день из города улетели. Дальнейшая судьба четвёрки сложилась по-разному. Один уехал за границу, второй умер через пять лет после инцидента, третий загремел в психушку, видимо не справившись с произошедшим, а дед Ваня жил себе потихоньку, работал, ждал появления внуков. И вот, через пятнадцать лет после той драки, один из фигурантов, тот, что коротал оставшиеся дни в дурдоме, вдруг разоткровенничался настолько, что наши доблестные служители закона возбудили дело. Следователя не смутила ни давность, ни текущее состояние заявителя: материалы подняли из архива, стряхнули с папок пыль и пустили в производство. Понятно, что в этот момент дед Ваня был уже обречён. Его быстро взяли «под белы ручки», впаяли шесть лет и отправили на соседние со мной нары.

– Одного-то успел понянчить, – доверчиво говорил он мне. – А вот внучку нет. А так хочется. Сам пожил, детей поднял, а вот с ней не успел, да и боюсь, что не успею, кто знает. А чего ещё-то желать, Виталя? Чего ещё?

Я смотрел в его открытое, «крестьянское» лицо и меня поражала простота и в то же время глубина высказанных им фраз. В заключение начинаешь совершенно иначе относиться ко времени. Каверзная, страшная субстанция – время. Невидимый, но осязаемый тёмный спрут с тысячью щупальцев, которые с чавканьем присасываются к твоему мозгу, извлекая из тебя целые куски жизни. В стенах камеры время течёт совершенно не так, как на воле.