А вот Илларион, в то же время, наоборот почувствовал небывалую лёгкость. Да, пускай они не нашли работающих механизмов планетария. Но ему казалось, что он нашёл что-то другое. Он нашёл ответ на свою жизнь. И уже не было так уж важно, что ждёт их по возвращении. Илларион понял, что ему не место в Доме. Дом давил на него со всех сторон, давил высоким зданием доминиона, давил крепостными стенами, обрядами, церемониальными одеяниями, обычаями и правилами. Здесь, в Старом городе, он стал свободен. Он ощутил вдруг всю тщетность бытия, всю тщетность попыток построить «правильный» мир, каким бы красивым и чистым он не казался. У людей, построивших Старый Волгоград, всё тоже было красиво и чисто. При том они были куда свободнее нынешних обитателей Домов. Но сгинули без следа. Так стоит ли отдавать свою жизнь во власть написанных и придуманных другими людьми правил? Ведь пройдёт сотня-другая лет, и не останется ни этих людей, ни их правил, а крупицы сведений о них потомки будут извлекать из истлевших обрывков газет и книжных страниц, а может быть, если повезёт, из обломков кристаллов памяти, но сути вопроса это не изменит.
А какой здесь был воздух! Илларион чувствовал, что до этого он никогда и не дышал. Территория вокруг Дома была зачищена: ни деревьев, ни дикорастущих трав и цветов. Только сельхозугодья. И совсем другой запах.
А ведь было ещё и ощущение опасности. То, чего лишён был Илларион, но с чем всю жизнь прожил Казимир. То, что Илларион мог ощутить только во снах. Ощущение опасности предавало остроту жизни. Сейчас, пройдя через самый настоящий обстрел, Илларион был уверен, что легко справится с любой трудностью в жизни. Да даже и тот путь, что им теперь нужно было проделать, не внушал ему страха.
И неожиданно для себя Илларион сделал открытие, осознав, что ощущение страха и ощущение опасности – это разные чувства. Страх ему доводилось чувствовать и в Доме. Страх парализовывал и требовал прятаться. С опасностью было по-другому. Она заставляла действовать. Активнее вглядываться, вслушиваться. Метко стрелять. А ещё в этом был какой-то элемент игры. Не страшно было и проиграть более опытному противнику.
Илларион одёрнул себя: откуда в его голове взялись такие странные мысли? Но перед глазами появился образ Казимира с запрещённой сигарой, и Илларион улыбнулся. Григор, в этот момент обернувшийся посмотреть, как там собрат, заметил это:
– Лар, ты чего улыбаешься? – ошарашенно спросил Григор.
– Ну не рыдать же, – отшутился Илларион и едва не рассмеялся.
– Кислородное отравление у тебя, похоже, – поставил диагноз Григор.
– Спасибо, доктор, – Илларион поклонился, и в этот момент уже не смог удержаться от смеха.
– Если ты собрался съезжать с катушек, то давай подождём до Дома, – совершенно серьёзно произнёс Григор.
– Хорошо, Григ, хорошо. Беру себя в руки, – Илларион вдруг подумал, что его собрату сейчас очень тяжело, и надо оказать ему поддержку, а не вгонять его в ещё больший диссонанс между ожиданиями и действительностью. – Я вдруг просто подумал, как здорово, что мы выбрались сюда. Это величайшее событие всей нашей жизни. Не важно, что мы тут нашли. Мы сделали то, что не позволял себе никто.
– Мы теперь отступники, и я не могу тебе гарантировать, что нас не будут судить. Мой первоначальный план провалился. Я думал вернуться в ту же ночь, и тогда мы могли бы прошмыгнуть незаметно. А сейчас выходит, что наше отсутствие будет замечено. Они всё поймут. Прости, – на последнем слове Григор понизил голос. Но Илларион подошёл ближе, хлопнул его по плечу, и глядя прямо ему в глаза, проговорил:
