– Ты не промок, Горацио? – спросила Мария.
– Нет, дорогая, – отозвался Хорнблауэр.
Простой ответ произвел желаемое действие, не давая повода к дальнейшему разговору. Ноги у Хорнблауэра, естественно, промокли, но после одиннадцати лет в море это было ему не в новинку – больше тяготила усталость. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем по брезенту вновь застучала вода, и рулевой объявил: «Вот и он». Судно проползло под водопадом, и рулевой, со вздохом облегчения, стянул брезент. Хорнблауэр, изогнув шею, увидел что-то далеко впереди. Глаза его давно привыкли к темноте, и в этой-то темноте, невероятно далеко, виднелось что-то крохотное, не больше песчинки – дальний конец туннеля. С новой силой Хорнблауэр принялся толкать ногами. Устье приближалось, из песчинки оно превратилось в горошину, приняло полукруглую форму и продолжало расти. Стало светлее. Наконец стали видны темная поверхность воды, неровности на своде туннеля. Вновь пошла кирпичная облицовка, двигаться стало легче.
– Шабаш, – сказал рулевой, толкнувшись в последний раз.
Хорнблауэр все не мог поверить, что не нужно больше толкать, что они вышли на свет, что на них не обрушатся больше подземные реки и не придется опять задыхаться под брезентом. Баржа медленно выскользнула из устья туннеля, и, хотя солнце светило по-зимнему неярко, Хорнблауэр на какое-то время ослеп. Пассажиры громко заговорили – голоса их звучали как грохот воды по брезенту. Хорнблауэр сел и, моргая, огляделся. На бечевнике стоял человек с двумя лошадьми, он поймал брошенный рулевым конец, и вместе они пришвартовали баржу к берегу. Здесь сходили многие пассажирки, они начали выбираться наружу со своими кульками и курами. Другие ждали на берегу, готовясь сесть на судно.
– Горацио, – сказала Мария, выходя из каюты первого класса. Маленький Горацио проснулся и тихо ныл.
– Да, дорогая?
Хорнблауэр понял, что Мария заметила беспорядок в его одежде. Он понял, что сейчас она начнет журить его, чистить, опекать с той же материнской заботой, с какой опекает его сына. Только этого ему сейчас не хватало.
– Минуточку, дорогая, с твоего позволения, – сказал он и, неловко ступив на бечевник, присоединился к беседе рулевого и конюха.
– Здесь никого нет, – говорил последний. – И, поверьте мне, до Оксфорда вы никого не найдете.
Рулевой ответил примерно тем же, что и предыдущему конюху.
– Ничего не поделаешь, – философски заметил конюх. – Придется вам ждать грузовое судно.
– Некому править лошадьми? – спросил Хорнблауэр.
– Некому, сэр, – ответил рулевой и, поколебавшись, спросил: – Ведь вы, небось, не согласитесь править парой лошадок?
– Нет, – поспешно отвечал Хорнблауэр. Вопрос захватил его врасплох. Мысль, что придется, подобно несчастному Чарли, править двумя лошадьми, его испугала, и он не успел этого скрыть. И тут же понял, как восстановить свое достоинство и одновременно вырваться из-под Марииной опеки: – Но я возьму руль.
– Конечно, сэр, – отвечал рулевой. – Не впервой вам. А с коняшками я управлюсь. Плевать, что у меня эта штуковина железная.
Он посмотрел на стальной крюк, заменявший отсутствующую руку.
– Очень хорошо, – сказал Хорнблауэр.
– Я так благодарен вам, сэр, – сказал рулевой и в подтверждение своей искренности прибавил несколько непечатных слов. – У меня на это плаванье контракт – два ящика чая, первый китайский урожай. Вы спасли мне несколько фунтов, сэр, и мое доброе имя. Я вам благодарен, как…
