– Они повернулись оверштаг, как только заметили нас, сэр. Они по-прежнему играют с нами в салки.
– В салки? Мистер Буш, я полагаю, началась война.
Трудно было произнести эти слова спокойно, словно между делом, как надлежит человеку с железными нервами: Хорнблауэр старался как мог. У Буша таких предрассудков не было. Он уставился на Хорнблауэра и присвистнул. Но он смог мысленно повторить тот путь, который только что проделал Хорнблауэр.
– Думаю, вы правы, сэр.
– Спасибо, мистер Буш.
Хорнблауэр произнес это язвительно и тут же пожалел о сказанном. Нечестно заставлять Буша расплачиваться за напряжение, которое испытывает его капитан, да и не вяжется с его идеалом невозмутимости обнаруживать это напряжение. Хорошо, что следующий приказ, который Хорнблауэр собирался отдать, наверняка отвлечет Буша от полученной обиды.
– Я думаю, нам лучше послать матросов по местам, мистер Буш. Подготовьте корабль к бою, но пушки пока не выдвигайте.
– Есть, сэр!
Буш широко улыбнулся, не скрывая радостного возбуждения. Вот он уже выкрикивает приказы. По всему кораблю засвистели дудки. Барабанщик морской пехоты выбрался из люка. Ему было не больше двенадцати лет, и вся его одежда была в страшном беспорядке. Он не только кое-как вытянулся по стойке «смирно», взбежав на шканцы, он еще напрочь забыл, что его учили высоко поднять палочки над барабаном, прежде чем выбить дробь, – так он торопился.
Появился Проуз – его боевой пост был на шканцах, рядом с капитаном.
– Она сейчас прямо на правом траверзе, сэр, – сказал он, глядя на «Луару». – Небыстро поворачивается. Этого и следовало ожидать.
В расчет Хорнблауэра входило и то, что «Отчаянный» будет поворачивать оверштаг быстрее «Луары». Появился Буш и козырнул:
– Корабль к бою готов, сэр.
– Спасибо, мистер Буш.
Вся жизнь флота отразилась в этих секундах – момент решимости, спешка, волнение, а затем – долгое ожидание. Корабли шли в бейдевинд параллельными галсами на расстоянии четырех миль. «Отчаянный» был почти прямо на ветре от «Луары». Эти четыре мили и направление ветра обеспечивали «Отчаянному» неуязвимость. Пока он сохраняет этот разрыв, он в безопасности. Если по какой-нибудь случайности разрыв сократится, сорок восемнадцатифунтовых пушек «Луары» живо с ним разделаются. Он сможет драться в надежде на славу, но не на победу. Подготовить корабль к бою было не более чем жестом; люди погибнут, люди будут жестоко искалечены – но результат будет такой же, как если бы «Отчаянный» покорно сдался на милость неприятеля.
– Кто у штурвала? – спросил Проуз, ни к кому в особенности не обращаясь, и зашагал к рулевым. Видимо, он подумал о том же самом.
Враскачку подошел боцман – он обязан был следить за парусами и такелажем, поэтому специального места в бою не имел и вполне мог расхаживать по судну. Однако сейчас он держался очень официально. Он не просто козырнул Бушу, он снял шляпу и стоял, держа ее в руках. Ветер трепал его косичку. Видимо, он испрашивал разрешение обратиться.
– Сэр, – сказал Буш. – Мистер Уайз спрашивает от имени матросов, сэр. Началась ли война?
Да? Нет?
– Лягушатники знают, а мы – нет. Пока нет, мистер Уайз.
Нестрашно, если капитан признается в своей неосведомленности, когда причина ее вполне очевидна. Сейчас, возможно, стоило бы произнести зажигательную речь, но, еще немного подумав, Хорнблауэр решил этого не делать. И все же чутье говорило ему, что нельзя ограничиться одной короткой фразой.
