– Наверно, инспектор Ланглуа сбил ее с толку, поинтересовавшись ее происхождением.
– Да, это мало способствовало взаимопониманию, – признала Элизабет.
Ее веселость как рукой сняло, на лице снова появилось озабоченное выражение.
– Вам нечего волноваться, – заверил ее Гамаш.
– Но вы ведь не знаете всего. Не знаете, кто этот мертвец.
Она понизила голос и заговорила шепотом. Совсем как Рейн-Мари, когда та читала внучкам сказки. Таким голосом она говорила не за крестную фею, а за злую ведьму.
– И кто же это? – спросил Гамаш, тоже понизив голос.
– Огюстен Рено, – прошептала Элизабет.
Гамаш откинулся на спинку стула, широко раскрыв глаза. Огюстен Рено. Мертв. Убит в Литературно-историческом обществе. Теперь старший инспектор понимал отчаяние Элизабет Макуиртер.
И он знал, что у нее есть для этого основания.
Габри сидел в потертом кресле у ревущего в камине огня. Вокруг него в бистро, в котором теперь он играл первую скрипку, стоял знакомый гомон – время ланча. Люди смеялись, болтали. За несколькими столиками тихо читали субботний номер газеты или книгу. Кое-кто приходил на завтрак и засиживался до ланча, а то и до обеда.
Стоял неторопливый субботний день февраля, исход зимы, и бистро полнилось разговорами и позвякиванием приборов о фарфор. Друзья Габри – Питер и Клара Морроу – были с ним, как и Мирна, владевшая книжной лавкой по соседству. К ним собиралась присоединиться Рут, а это обычно означало, что ее здесь не будет.
За окном раскинулась деревня Три Сосны, засыпанная снегом, который все продолжал идти. На метель это было мало похоже – ветер слабоват, но Габри удивился бы, если бы к концу снегопада выпало меньше фута. Он знал, что такова уж особенность квебекских зим. Они могут казаться мягкими, даже красивыми, но застают вас врасплох.
Крыши домов в деревне были белы, из труб курился дымок. Толстый слой снега лежал на ветвях хвойных деревьев и на трех великолепных соснах, стоящих, словно часовые, в дальнем конце деревенского луга. Машины перед домами превратились в сугробы и напоминали древние курганы.
– Я тебе говорю, что сделаю это, – сказала Мирна, прихлебывая горячий шоколад.
– А вот и не сделаешь, – рассмеялась Клара. – Ты каждую зиму это говоришь, но никогда не делаешь. И потом, все равно уже слишком поздно.
– Ты видела стоимость горящих путевок? Посмотри.
Мирна протянула подруге страничку из монреальской «Газетт» с рекламой турфирм и ткнула пальцем в одну из рамочек.
Клара прочла, брови у нее взметнулись.
– Вообще-то, неплохо. Куба?
Мирна кивнула:
– Я могу там оказаться уже сегодня вечером, к обеду. Четырехзвездочный курорт. Все включено.
– Дай-ка взглянуть, – сказал Габри, наклоняясь к Кларе.
Клара каким-то образом умудрилась капнуть джемом на газету, хотя никакого джема поблизости не было. Они все знали, что это приватное чудо, творимое Кларой. Она могла из ничего творить великие произведения искусства и специи. Любопытно, что на ее портретах никогда не обнаруживалось капелек джема или крошек круассана.
Габри просмотрел страницу, откинулся на спинку кресла:
– Да ну, ничего интересного. В «Конде наст» объявления интереснее.
– «Конде наст» никогда не печатает фотографии обнаженных мужчин, облитых оливковым маслом и загорающих на пляже, – возразила Мирна.
– Вот за это я бы заплатил, – сказал Габри. – Все включено.
Каждую субботу они вели один и тот же разговор. Сравнивали цены и пляжи, выбирали карибские круизы, спорили, что лучше: Багамы или Барбадос, Сан-Мигель-де-Альенде или Кабо-Сан-Лукас. Экзотические места, далекие от падающего снега, бесконечного снега. Глубокого, хрустящего, ровного.
