Хорошая попытка - страница 3
Вот он. Он широко улыбается. Он полон веселья. Он говорит по телефону. На нем рубашка и пробковая шляпа. Он – в джунглях.
«Алло, вышлите денег!» – кричит он радостно в свой телефон.
«Добло-Кредит! Деньги до зарплаты!» – также радостно сообщает белое облачко над его головой.
Он счастлив.
И нарисован.
Это – не селф-хелп
soundtrack: Ariel Pink & Weyes Blood: Morning After | Myths 002 – EP
Нас придавило постмодерном. Смыслы рассыпаются в пыль. Подхватив идею, мир слишком долго говорил с самим собой о конце истории. Это истощает.
Все было проще, когда черное было черным, белое – белым, плохое – плохим, а хорошее – хорошим. Когда можно было ткнуть пальцем и быть уверенным, что ты хоть куда-то попал, ведь правда?
При овердозе твое сознание разлетается на молекулы, а ты – пытаешься ухватить их руками, собрать в воздухе и засунуть обратно, почему-то – в голову. Этот мир сейчас, кажется, похож на такой же сумасшедший танец микрочастиц после взрыва. Каждый смысл оказывается миражом и рассыпается в твоих руках, как только ты коснешься его парой вопросов, своим критическим мышлением, своей сократовской майевтикой, заново переосмысленной в начале нового «нового» времени.
В этом и есть суть эпохи постправды.
Но в этом нет нигилизма, нет стирания, нет уничтожения, все наши с детства знакомые смыслы никуда не делись, они все еще здесь, но, утратив свое прежнее агрегатное состояние, они превратились в пар и смешались с воздухом. Теперь нужно дождаться конденсации – очередного синтеза. Но нас крутит. Бросает из стороны в сторону во всей этой турбулентности и остаются лишь попытки ухватиться за остатки знакомых концепций, как за вбитые колышки, потому что иначе – унесет, и самое страшное – унесет непонятно куда.
Кажется, если мы сможем задать правильные вопросы, все станет на свои места. Какие места – свои?
Пережив модерн, прохихикав со все большим ужасом в голосе всю эпоху постмодерна, мы, хотелось бы верить, проскочим этот неясный период на бешеной скорости – слишком ускорилось все, а там, за ним, возможно, сможем ухватиться за новые феноменологические основы. Трансмодернистские, например. Кажется он – трансмодерн – оттуда и родился, из усталости от условной бессмысленности. Нужно только до него целиком добежать, доплыть через уносящие течения, по пути старательно и дружно концептуализируя конечный путь назначения, чтобы, достигнув цели, не уткнуться в очередной рассыпающийся мираж.
Но пока что крутит в водовороте: венец творения стал обезьянкой, общество сменилось гипериндивидуализмом, идеалы – стадным инстинктом. Ценности – давлением. История – пропагандой. Правда – и неправдой тоже. И это – неплохо, просто как-то спутано все, турбулентно, нет стройности в смешавшихся, когда-то стройных рядах, нет гармонии в этом хаосе.
Ты вдруг выхватываешь взглядом еще одну зацепку, тебе даже удается за нее ухватиться. Зацепка оказывается любовью, но и она вдруг теряет физическую плотность, разлетаясь на эндорфин, серотонин и окситоцин, разлетаясь на смесь инстинкта размножения и родительского инстинкта и детского. Становится сентиментальной идеей эпохи романтизма и методом контроля популяции.
Ты хватаешься за авторитеты, но оказывается, один – бухал, второй – ошибался, в академических кругах нет консенсуса, что же считать авторитетом, да и вообще, в какой-то книжке писали, что это все – поиски образа папочки и перекладывание ответственности и не бывает никаких альфа-самцов и дорожных карт.