– Всё в порядке, бабулечка, – проворковала принцесса. – Мы с Кешей всего лишь спорим, чья очередь выносить мусор. Кеша как истинный рыцарь утверждает, что его. Но я-то точно помню, что он выносил мусор в прошлый раз, да и вообще не мужское это дело – мусор выносить.
– Вот ты дурочка неразумная, – бабуля недовольно закачала головой, и всё ее тело под мертвыми взглядами оторванных голов капустным кочаном закачалось из стороны в сторону. – В кое то веке тебе парнишка порядочный попался, а ты его испортить да избаловать норовишь. Кешенька, не слушай её. Решил мусор выбросить – иди и выбрасывай, никого не слушай. А то сегодня она тебе мусор выбрасывать не велит, а завтра что – дышать запретит? Запомни, Кешенька, – нет мужчин хуже подкаблучников! Подкаблучники – слизни бесхребетные они, а не мужчины! Грош цена им в базарный день! Тьфу на них! Тьфу-тьфу-тьфу! Ох, слава богу, ты-то, Кешенька, не такой, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
– Ну что ж, Кеша, – принцесса тепло улыбнулась, но взгляд её глаз обжигал запредельным космическим холодом абсолютного ноля. – Ты слышал бабулю – иди, выбрасывай мусор и не будь подкаблучником. У бабули в серванте как раз место для головы еще одного подкаблучника осталось.
Спускаясь по лестнице, на каждом этаже видя сомкнутые дурно покрашенные пасти дракона Мусоропровода, я думал: – Если меня отправили выбрасывать мусор, а мусора не дали, стало быть, я сам и есть мусор. А ведь раньше принцесса говорила, что мы не отбросы – ни она, ни я… Раз я стал отбросом, то, наверное, не стоило тащиться по лестнице, а можно было скормить себя дракону Лифту. Так я бы выбросил мусор, но лишился шанса найти свою мать. Или наоборот, воссоединился с ней в том случае, если она тоже успела стать отбросом.
Не зная, что решить, я решил ничего не решать, покинул многоподъездную башню и позволил ей затеряться среди сотен таких же башен до полной неразличимости. Меня назойливо преследовали и атаковали мысли о принцессе. Они имели вид крылатых кровососущих насекомых, стаи которых то и дело пикировали одновременно со всех сторон. Каждый вампир был словно отлитой из чугуна гирей, и при удачной попытке вгрызться в меня не только причинял боль и высасывал силы, но и существенно затруднял ходьбу.
Поначалу я пробовал отбиваться от ранящих, опустошающих и грузящих мыслей, но, поняв, что только злю и раззадориваю их, оставил сопротивление. С трудом выцепив из бульона окружающего мира изляпанную белыми птичьими кляксами скамейку, я кулём сформировался на ней, поджал жалобно поскуливающее сознание и отдался вампирам. Надежда на то, что кровососы насытятся и потеряют ко мне интерес раньше, чем я безвозвратно утрачу самого себя, оказалась настолько ничтожной, что я не придал ей значения.
– Да! То есть, нет! В смысле, что тебя гложет, брат? – зудящий звон кровожадных мыслей рассёк голос, на оценку которого сил у меня не оказалось. Энергии на то, чтобы усомниться, мне ли адресован вопрос, тоже не было, поэтому я ответил, высвободив краешек свернувшегося сознания: – Мысли о принцессе. Мы с ней были вместе, а потом… Лучше бы она оторвала мне башку.
– Дааа, брат. То есть, никак нет! В смысле, отставить соплежуйство! Знаю я таких принцесс – ради них мать родную продашь, а им всё мало, да всё не то и не так. Плюнь ты на эту принцессу. Я тебе говорю, плюнь, и всё как рукой снимет. Забудешь, как тебя звать! Нет. То есть, как её звать! Да!
