Эл не успел заглушить мотор, как широкие стеклянные двери распахнулись, и на пороге показалась невысокая полноватая женщина лет шестидесяти. Ее смоляные волосы были собраны в тугой хвост, смуглая кожа лоснилась на солнце, а голубое платье строгого покроя, походило на пламя свечи на фоне бежевой окраски стен.
Мария была мексиканкой, которая уже много лет работала на мистера Райса, об этом мне по дороге поведал шофер. Только недавно женщина получила гражданства США, но уходить от своего работодателя не спешила. Видимо с ней он обращался, куда уважительней, чем с другими женщинами, а в частности со мной.
Я не стала дожидаться, пока Элиот откроет мне дверь и сама вышла из машины. Мария при виде меня широко улыбнулась и поспешила к ягуару. Эл что-то пробурчал, когда заметил меня стоящей перед домом и с интересом разглядывающей архитектуру особняка.
Вилла Коллина Райса! Дом, которым уже много лет не пользовался бизнесмен, был в моем распоряжении на несколько месяцев.
На мой вопрос, почему мистер Райс не продал его, раз не бывает здесь, шофер уклончиво ответил, что его работодатель не решается избавиться от собственности по личным причинам.
Налоги в Калифорнии на недвижимость высокие. Покупать особняк в недешевом районе для того, чтобы он пустовал десятилетиями – глупо. Вилла не сдавалась в аренду, но за ней ухаживала Мария да приходящий садовник.
– Добрый день, мисс Новинц, – произнесла Мария с легким акцентом.
– Ола!– улыбнулась я женщине, – Зовите меня Стана. Раз нам придется жить под одной крышей продолжительное время, мне бы не хотелось чувствовать себя скованной светскими манерами, – мой испанский был приятен горничной.
Улыбка Марии стала еще шире. Она протянула руку.
– Мария!
Я пожала ее. И взглянула на Элиота, который уже катил мой багаж к парадной двери. Этот своенравный старик не желал звать меня по имени, хотя я просила его об этом неоднократно.
– Пройдемте в дом, Стана, я вам все покажу, – учтиво молвила Мария, жестом приглашая меня следовать за ней.
Меня не надо было уговаривать. Я сгорала от любопытства, хотелось взглянуть, как жил Колин Райс до того, как стал черствым и самовлюбленным снобом.
Интерьер разительно отличался от убранства нью-йоркской квартиры. Здесь царил уют, никаких музейных предметов, спартанского минимализма. Стены были выкрашены в пастельные тона и на них красовались картины с пестрыми пейзажами или натюрмортами, а также декоративные тарелки. Мебель яркая, удобная, тканевая и деревянная – полное отсутствие кожи, стекла, мрамора. Дом для семьи… Я почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой.
Это был фамильный особняк Райсов. В нем они жили до той страшной аварии. Он, его жена и дочь.
Я закусила губу, не теряя из виду Марию и оглядывая дом. Ни одной фотографии! Нигде! Он убрал их до моего приезда или после гибели родных? Он не продал дом, стремясь сохранить память о них. Все же приказал избавиться от визуальных воспоминаний, чтобы я не стала копаться в его прошлом. Колин Райс не желал, чтобы я могла хоть как-то коснуться его. Он не позволит мне найти его уязвимые места.
Мы вышли на террасу, и я обомлела. Нет, это не была марина, что открывается перед взором моей виллы в Хорватии. Здесь не было аквамариновых мазков Адриатики, не восставал из морской пены лунным утесом Крк, но перед моим взглядом возникла бескрайняя синева озера Фолсом, внизу у подножья холмов, оно поблескивало серебристыми краплениями бисера.
