Во фляге у Баева коньяк. Глотнули. Оклемались. Тут и мать появилась. Девочка стоит под деревом, как изваяние, мать напротив – краше в гроб кладут. Парни привалились к скале – лица бледные, с выступившими прожилками вен. Глаза блестят, на выкате. Ещё немного и кинутся рвать на куски любого. Мать быстро объясняет, куда пошли боевики, и кто их повёл.
Потом группа «на рысях» шла к серпантину. Они первыми услышали боевиков. Залегли. Отдышались. Баев отдал приказ: «Пленных не брать»! Под перекрестным огнём за пять минут полегли все горцы.
Баев вернул группу в лагерь.
Между выходами гонял бравых десантников до седьмого пота. Бойцы целыми днями кололи, резали, выслеживали, стреляли. И всё это доводилось до остервенелого автоматизма.
Как-то вечером к капитану подсел полковник. Он был из штаба, но рожи не раскормил, брюха не отвесил и сам часто ходил с бойцами на боевые операции. Полковника уважали.
– Виктор, вот смотрю я на тебя и думаю, где ж ты так остервенел? Может, убили кого?
– Боже упаси, товарищ полковник.
– А что ж ты из ребят зверей делаешь?
– Чтобы их не убили. Мне в первую один мудрец здешний тайну открыл, как надо жить. Я так и живу, и живой. И пацанята живые… И мамки их не ревут над могилками, не клянут ни меня, ни вас.
– Ты хоть раз подумал, вот вернуться они домой?
– Жить будут.
– Прямая дорога в бандиты. Их из школы да в твои руки. А они у тебя золотые. Из любого положения хоть из пистолета, хоть из автомата, хоть ножом.
– Полагаете, на гражданке по-другому?
Полковник задумался.
– Там хоть выбор есть, – произнёс он после некоторого молчания.
– И здесь есть. Но… Уцитца нада халашо. Смелть долзна быть лехкой.
– Это ты о чём?
– Кореец мне так сказал. Давно. Я в школу ходил, а он на бойне работал. Пленный. Ещё с войны. На бойне работал. Дядя Лай. Умер, наверное, уже.
– Тебе твои не снятся? – вдруг спросил полковник.
И Баев понял, что спрашивают его не об отце-матери, не о жене и дочке, спрашивают о тех, кого он лишил жизни.
– Бог миловал, товарищ полковник.
– Ты веришь?
Баев промолчал.
– А я верю. Искренне верю. Не показушно. Вот тут у меня Бог, – полковник неопределенно взмахнул рукой, – И ночью он мне говорит: «За каждого ответишь»! Я потом думаю. Когда в Афган зелёным лейтенантом попал, за то время с меня спрос невелик будет. Воин и есть воин. Клятвы не нарушал, а кого в землю положил, такова их судьба. А вот за нынешнее. Сколько ж людского горя на мне теперь? – полковник вновь остановился, подумал, выдохнул, – Каждого искупление ждёт.
Это было так давно. Но так отчетливо помнилось Баеву. Помнилось, что из десантников он сделал настоящих солдат, боеспособную единицу, те в свою очередь учили салажат, и самым большим ЧП в роте было боевое ранение.
На войне Виктору вручили орден, а следом он получил звание.
Из Моздока прикатил в парадной форме. И услышал, проходя мимо санбата: «Красавец!»
Завернул. Шёл между молодыми девчонками и спрашивал: «Кто сказал „красавец“»? Санитарки показали на огромную палатку. Ворвался. И тут же напоролся на чёткий, пресекающий всякое неповиновение, голос.
– Марш отсюда!
– Так, я красавец, – промямлил он.
– Красавец?! Тогда у палатки подожди, – за белым занавесом брякнули железяки.
Запричитал мужской голосок.
Через какое-то время из палатки вышла доктор.
– Красавец где?
– Я!
– Разве красавцы так берет носят? – доктор подошла и поправила головной убор.
