Так вот, когда со смекалкой и небольшим знанием вперемешку с опытом, то это даже очень просто. Достаточно взять небольшую веточку, совсем небольшую, катер все-таки, длинной не длиннее спички (спички как раз лучше не брать, плавучесть у них плохая), и обмазать один конец ее свежевыступившей смолой соснового дерева. Смолу надо подбирать со знанием дела, не очень густую и не очень жидкую, а то не поедет. Затем опускаете катер-веточку на воду, смола вступает в реакцию с водой, и веточка начинает плыть, оставляя за собой масляный переливчатый след, как будто от настоящего корабля. А если еще на нее сверху муравьев посадить, из муравейника ближайшего, то совсем по-настоящему получится – с матросами и кораблекрушениями. Правда, ненадежные мореходы муравьи, ненадежные. Бегают, суетятся по палубе, волну нагоняют, нет, чтобы спокойно плаванье пережить. А может, от природы, в них морская болезнь заложена, всяко бывает, вот и кружится голова у мелких, и мутит от перспективы водной поверхности.
– Хорошо, что это были черные муравьи, – говорили со знанием дела товарищи Булочки, глядя на то, как он, пританцовывая, держась за очевидные места, ходит вокруг лужи, и для солидности качали головой, – А вот если бы были красные, совсем бы не поздоровилось тебе, красные гораздо больней кусают.
Эники-Бэники ели вареники… Кто такие эти «эники-бэники»?
Или вот еще считалочка:
Шла машина темным лесом
За каким-то интересом,
Инте, Инте, Интерес,
Выходи на букву эС.
Буква эС не подошла
Вышла бабушка Яга,
А за бабушкой Ягой
Вышел чертик с колбасой,
А за чертиком луна,
Черт повесил колдуна.
А колдун висел, висел,
И в помойку полетел.
А в помойке жил Борис,
Председатель дохлых крыс.
И жена его Лариса, замечательная крыса.
Привлекательность этой считалочки состояла в том, что не каждый знал ее до конца, и если ты брался считать, то мог остановить считалочку на удобном тебе месте, и, по сути, выбрать водящего, поэтому такое ценное знание давало определенные преимущества перед остальными участниками игры.
Была в обиходе еще классическая, которую знали все:
Вышел месяц из тумана
Вынул ножик из кармана.
– Буду резать, буду бить,
Все равно тебе водить.
Но Булочка ее как раз поэтому почти не использовал.
Речушка. Не речка. Не река. Речушка, за журчание, или потому что журчит, речушка. Или так – речушка журчит, и если московский аналог имел известное всем название за свой запах, то эта имела название за свою глубину, и попросту звалась Мелкашкой. Речушка Мелкашка журчит. Было ли это официальное название реки, или очередное прозвище, данное ей детворой, не известно. Но была она и правда мелкая, и тоже с пиявками. Последние были хорошо заметны на перекатах, и извивались, уносимые течением, такие красные, (в Москве были черные), в общем, пиявки как пиявки. Красных боялись только больше, мол, красные потому что. И действительно, если черные казались спокойными, неторопливыми лентами, то эти были активные, неслись по течению, и казалось, на ходу норовили впиться в тебя, но ты ловкай, ты ногу быстро убираешь, и летит она себе милая дальше, в даль загадочную, и если продлить эту даль, да сесть на плот пенопластовый, из листов друг на друга уложенных плот, да оттолкнуться клюшкой хоккейной, но сломанной, новой жалко, и поплыть по направлению, то можно при старании и в речку побольше, а там и в Москва-реку недолго, а там Ока, а дальше Волга, и вот уже бьется о берег волна Каспия, вот уже шуршит под ногами морской песок, и люди в неведомых цветных одеждах несут плакаты с твоим именем. И ты загорелый, довольный, опираясь на клюшку, точнее на палку с надписью «Хоккей», приветствуешь их своей довольной физиономией. Если не свернешь по пути в Волго-Дон, если не придашь веслами ускорения своему судну, да оттолкнувшись посильней, не обретешь вдруг берегов Дона, а по нему в Азов, эх, все равно до Черного не добраться, не потянет пенопласт многослойный Азовского моря, водоизмещением не потянет. Хватит и до Каспия.
