Так тебе и надо, тупень!
– Сука, где эти чертовы штаны начинаются? – рычит громче.
Толкает меня в спину, заставляя упираться ладонями в жутко холодный металл корпуса машины. Опять шарит по телу.
– А ты за фонариком сгоняй, – огрызаюсь, извиваясь и толкаясь, а еще проклиная тот момент, когда сняла варежки.
Вот зачем? Кожу рук, спасающих нос от столкновения с капотом, покалывает ледяными иголками. Пальцы постепенно немеют и теряют чувствительность.
– Долго ты еще там возиться будешь? Холодно, мля, – выдает скучающим тоном «умник», про которого я слегка успела подзабыть.
Зря.
Это урод, устав ждать, приближается совсем неслышно и, схватив меня за волосы, резко дергает назад.
Взвизгнув от неожиданности, выгибаюсь в спине и безуспешно пытаюсь отцепить безжалостную руку. Кажется, еще чуть-чуть, и он выдерет мне волосы вместе с кожей головы.
– Заткнись, тебе сказали, – произносит он негромко, заглядывая в глаза.
А в следующую секунду удар в живот заставляет согнуться пополам.
Ох!
Воздух покидает легкие и совершенно не хочет наполнять их вновь. Внутри все вспыхивает огненным валом боли. Слезы застилают глаза.
Господи, как больно. Больно. Больно. Больно.
Меня никто никогда не бил…
Никто…
Никогда…
И я не хочу повторения.
Скуля, падаю на колени и стараюсь отползти подальше. Благо подонок уже отпустил и теперь просто стоит, наблюдает.
Хладнокровно. Как змей.
Подняться на ноги даже не стараюсь. Кажется, я вообще больше никогда не смогу разогнуться.
– Ну же, Жека, вот она, смирившаяся. Давай, брателло, действуй дальше, – цыкает главарь отморозков, слегка растягивая узкие губы. Тянется к карману и вытаскивает пиликающий телефон. – Так, давайте-ка пока тут сами. У меня базар важный.
И развернувшись уходит к машине.
Распахивает водительскую дверь, вырубает орущую на всю округу музыку и, забравшись в салон, закрывается.
В первое мгновение тишина оглушает. Кажется неестественной. В ушах появляется звон. А в следующую секунду взгляды оставшихся нелюдей вновь прилипают ко мне.
– Развлечемся? – ухмыляется пьяница, салютуя нам бутылкой.
Оттолкнувшись от машины, у которой он все это время стоял и с блаженной улыбкой наблюдал за происходящим, выпрямляется и ставит тару на капот. Потирает руки. Переглядывается с «водителем».
– Давай, Жэк, я первый, – предлагает, поглаживая пятерней подбородок.
– В очередь, Тёмыч. Она – моя, – мотает головой стоящий рядом со мной поганец и в два шага сокращает расстояние.
Изогнувшись, широко расставляет ноги и нависает сверху. Тянется к горловине курки и, зажав ее в кулаках, дергает в разные стороны.
Треск разлетающихся звеньев молнии режет слух.
– Нет! Уйди, гад! Уйди, – падая на спину, пытаюсь отбить его руки.
Упираюсь пятками в рыхлый снег и подаюсь корпусом назад, желая отползти.
– Не ломайся, дура. Хуже будет!
– Отвали, псих!
Оплеуха обжигает щеку.
– Заткнись! Рот будешь открывать, когда скажу сосать и облизывать.
Новый рывок, и лямка комбинезона разрывается.
– Готовься орать, сучка.
Следующие минуты помню плохо.
Несмотря на приказ заткнуться и слушаться, продолжаю сопротивляться. И получаю за это. Еще несколько пощечин летит друг за другом.
Щеки горят. Губы трескаются и кровоточат. Во рту ощущается привкус железа и соленых слез.
От накрывающей сознание истерики трясет.
Перестаю чувствовать холод. Перестаю ориентироваться в пространстве. Лишь смутно понимаю, что меня вздергивают вверх и бросают спиной на злосчастный капот.
