Мартынов, похоже, именно такого невежества от меня и ожидал.
– Ничего страшного, просто поверьте мне на слово: это уникальный человек. И, как многие гении, он эксцентричен. Иногда я понимаю его, иногда – нет. Например, я до сих пор не могу понять, каким образом он оказался связан с Михаилом Кречетниковым.
А вот это уже интересно. Мы вдруг вышли на Полковника, причем неожиданно для меня.
– Они были друзьями? – уточнила я.
– Это мне не известно, но его последнее письмо почему-то было воспринято Владимиром Викторовичем очень серьезно. Поскольку вы не знаете, что было в письме, я сообщу вам. Кречетников попросил дать вам высокооплачиваемую работу. Похоже, он верил в ваш высокий потенциал, и Владимир Викторович перенял эту веру.
Взгляд Мартынова яснее любых слов давал понять, что он о моем потенциале не такого лестного мнения. Я была смущена, и мне хотелось уйти, но вместе с тем, я не готова была так порадовать этого типа. Чувствовалось, что если я уйду, он будет в восторге: проблема исчезла сама собой!
Пока же он обязан был делать то, что ему не нравилось: раз меня позвали, он получил какое-то распоряжение насчет меня от своего напарника. Так что я была твердо намерена сидеть до конца, отчасти – чтобы позлить его, отчасти – потому что я уже позволила себе скромную надежду, что обещание Полковника, возможно, сбудется.
– Я навел кое-какие справки о вас, это было необходимо для возможного трудоустройства, – обыденно заявил Мартынов. – Вам ведь всего двадцать два года, правильно?
– Да.
– И за всю свою жизнь вы работали лишь дважды: социальным работником, а до этого – в цветочном магазине. То есть, по-настоящему важной работой вы не занимались.
Ничего себе он справки навел! Похоже, кое-кто бесцеремонно порылся в моем прошлом. Если бы Мартынов произнес все это с укоризной, я бы, может, и сдалась стыду перед своими скромными достижениями. Но он снова говорил с презрением, а его презрение питало мою злость.
Злость – это не всегда плохо. Иногда она позволяет собраться и пинком загоняет под лавку страх.
– Свою работу по уходу за пожилыми людьми я считаю важной, – спокойно сказала я.
– Я не совсем то имел в виду, ну да ладно. И высшего образования у вас нет?
– Я училась на последнем курсе, когда меня…
– Есть или нет? – прервал меня Мартынов. – Печальные истории вашего прошлого меня, простите, не интересуют, их у каждой молодой женщины наберется с лихвой.
Вот ведь козлина!
– Нет, диплома о высшем образовании у меня нет.
– Видите, – тяжело вздохнул Мартынов. – И на что вы вообще надеетесь?
– Вы так говорите, будто я напросилась к вам на собеседование. Но это вы позвали меня, не забывайте.
– А вы с характером!
И на этот раз невозможно было понять, хвалит меня Мартынов или снова пытается задеть.
– Если вы что-то хотите предложить мне, предлагайте, – заявила я. – Или я вернусь на свою не слишком важную работу.
– Августа Стефановна, скажу вам честно: если бы решение было за мной, я бы вам ничего не предложил. С точки зрения кадровой политики, вы – ноль, пустое место, а рекомендация сумасшедшего старика для меня ничего не значит. К сожалению, Владимир Викторович предлагает вам вакансию, для которой вы, я уверен, совершенно не подходите.
И это он мне, прилично одетой и ухоженной, такое говорит. Если бы я пришла к нему в таком же виде, в каком принесла письмо, он бы просто лопнул от возмущения.
