– А он ведь еще не старый, а проживет недолго.
– Тсс! Что ты такое говоришь, не смей! – испугалась Вера, усаживаясь к нему в ноги. Она сразу поняла, что он имеет в виду Жданова.
– Я говорю, что вижу.
– Но как это с тобой происходит? Как? – горячилась она, не находя ни одного, сколько-нибудь рационального объяснения.
– Да сам не знаю, засыпаю и вижу.
– Ладно, тогда ответь, сколько проживу я, когда мне предстоит умереть? – Его взгляд остановился на ней, потом он закрыл глаза и через минуту изрек:
– Ничего.
– Что, ничего?
– Я ничего про тебя не видел, когда спал, да и не могу я так, по заказу.
– Вот что, – в раздумьях проронила Вера. – Ты должен подумать и постараться вспомнить, разложить по полочкам, как это…, знание, – наконец нашла она подходящее слово, – к тебе приходит, вследствие каких причин, побудительных импульсов, каких-то разговоров…, а потом рассказать мне. Но только мне, и никому более! Не вздумай что-то ляпнуть здесь, своим по палате, или того хуже, кому-нибудь из персонала, и… – она запнулась, – Андрею Львовичу, тоже не надо. Я тебя заклинаю, Витя. Ты меня понял!? – она умоляюще, во все глаза смотрела на него.
– Да понял, понял, – глухим, но уже не таким отрешенным голосом вымолвил он.
– Вот и замечательно, а теперь отдыхай, а я пойду, поработаю, – одернув смятое одеяло, она вышла в большой задумчивости. Вера растерялась. Ее глубокий, но позитивистки воспитанный ум отказывался постичь увиденное, однако не мог и не признать очевидного. Сомнения терзали ее душу. Единственное, в чем она была твердо уверена, так это в том, что ни под каким видом и ни перед кем нельзя обнаруживать внезапно открывшиеся способности Виктора. Эту непреложную истину она сейчас и пыталась донести до него. Но донесла ли? Это вопрос! Он ведь так молод! По силам ли человеку двадцати четырех лет от роду вынести бремя такого дара, совладать с ним и не сорваться самому?!
Дома она наскоро поужинала и уткнулась в книгу. На вопросы матери отвечала односложно и невпопад. Та не стала докучать ей, и удалилась на кухню поговорить о прекрасном с тетей Аней, в прошлом актрисой провинциального театра. Мать и дочь Снегиревы занимали две сугубо смежные комнаты в относительно небольшой по ленинградским меркам пятикомнатной коммунальной квартире на Васильевском острове. Кроме них, в квартире жили тетя Аня, вдова умершего брата Татьяны Павловны, с невесткой и сыном. Они занимали тоже две, правда, раздельные комнаты, и соседка баба Маша, всю жизнь, проработавшая водителем трамвая, а теперь вышедшая на пенсию, и доживавшая свои дни в большой темноватой комнате с неприглядным видом во двор колодец. Посидев с полчаса, и не прочитав ни строчки, Вера отложила книжку и, вырвав из блокнота листок бумаги, набросала план неотложных мероприятий. Первым номером в ее списке значился поход в библиотеку и поиск материалов и, по возможности, людей, имевших отношение к засекреченным разработкам Кажинского – Сагилевича в Институте мозга. Получив допуск в фонды специального хранения Библиотеки Академии Наук, здесь ей помогли мамины связи, Вера перелопатила тьму литературы по ясновидению, природе и физиологии этого явления, и…, что говорить, приблизилась к пониманию этого феномена. Опять же пригодилась мамина муштровка в иностранных языках, без них она бы, вообще, пропала. И, наконец, надо ж такому случиться, в читальном зале она встретила старинного друга их семьи, тайного поклонника Фрейда и Заратустры, а теперь, по иронии судьбы, пишущего разгромные статьи о религии и оккультизме. Отличаясь словоохотливостью и феноменальной памятью, пожилой профессор поведал ей много интересного и невольно подтолкнул к разгадке. Теперь ей оставалось посетить Институт мозга.
