Последний из драконов
Лайонард ревел не переставая, выражая целую гамму чувств, которые прятались где-то там, внутри. Которые скопились за все время его жизни, а ведь было тех лет всего ничего. Последнему дракону исполнилось не так давно пятьдесят три года.
А что такое пятьдесят три года для дракона? Мелочи, сущие мелочи.
В этой гамме чего только не было. И бешеная радость, и торжество, и величие истинного дракона. Лайонард то взмывал ввысь, и тогда превращался в точку, нестерпимо сияющую серебром.
То закладывал своего рода “мертвые петли”, чуть ли не сбивая страшной мордой с длинными и острейшими зубами верхушки деревьев королевского сада, и тогда с громким уже клекотом, так похожим на смех, взвивался в небеса.
То парил, расправив крылья, могучие и прекрасные, серебряные чешуйки на которых отражали небо вверху и зелень травы внизу.
В такие моменты рев прекращался, и наступала такая тишина, что и ранние птички замолкали, не желая ее тревожить.
Тишина торжественная и заставлявшая любого, кто был поблизости, замирать и прислушиваться.
Потому что в этой тишине тому, кто внимательно прислушивался, казалось, что он ее слышит. А может быть, это была вовсе даже не тишина, а дыхание.
Дыхание последнего дракона.
Размеренное, мощное, в такт которому колебалась трава, росу с которой благополучно сбил наш дракон, пролетая низко-низко.
В такт которому, казалось, качались ветви страрых яблонь и того могучего дуба, который не так уж и принимал в своих объятьях Лайонарда.
В такт которой человек вдруг начинал слышать, как все живое вокруг дышит и движется, исполняя вечный танец, вечный круговорот жизни.
Эта тишина была благословением для многих поколений на Киассе, давая в свое время людям остановку от ежедневного круговорота мыслей, помогая справляться со стрессом и ощущать необычный покой и необычную же радость, которая не зависит ни от каких жизненных обстоятельств.
Вот и льер Конфю вдруг застыл, и расслабленно опустился на траву, испытывая ни с чем не сравнимую радость и покой.
И даже во дворце, который был, как правило, закрыт магической завесой от любого рода звуков, дабы не мешать ночному сну, ну, или не сну, королевских особ и их фавориток, Киалу Первый вдруг почувствовал, что он еще ого-го!
-- Что ж, льеры мои, а ведь есть еще порох в пороховницах, есть, -- возбужденно думал он, милостиво отпуская леди Селани, которой в этот раз даже не пришлось напрягаться, издавая очередные сладострастные стоны.
Поэтому, уходя от довольного монарха, она и сама не могла скрыть сытой улыбки, полной удовлетворения.
А все дело в том, друзья мои, что тут поработала магия. Магия драконов, о которой давно забыли в этом мире. И которая у каждого дракона была своя, своя собственная.
Кроме того, что они являлись воинами-защитниками, каждый дракон отличался как и цветом, так и свойствами магии.
Лайонард, который именно парил, вдруг понял это совершенно ясно. Знание пришло изнутри, потому что ни матушка, ни старые книги его к этому не подготовили. То ли знание было давно утеряно, то ли за многие века магия у стражей изменилась настолько, что весь ее резерв ушел именно на оборот и преображение в боевую форму.
Да кто же скажет теперь? Как говорится, “науке это неизвестно”.
Пожалуй, даже придворный алхимик не догадывался, почему же ему вдруг стало так хорошо и спокойно.
А ларчик просто открывался.
