Холодно…
У меня уже зуб на зуб не попадает, пальцы давно задервенели. Я пытаюсь обнять себя за плечи и растирать, но толку меньше, чем ноль. Самое страшное, что я уже начинаю чувствовать тепло, и это ни что иное, как обман мозга. Если я немедленно не найду, где укрыться, граф получит вмёрзшую в лёд спящую красавицу, только вот никакой волшебный поцелуй меня уже не разбудит.
Сказки, оказывается, я тоже помню.
Да что он себе думает, этот граф?! Он же получил письмо. Почему не встречает? Как он собирается загрести приданое, если уморит меня раньше свадьбы?
В голове вспыхивает и гаснет совершенно неуместный сейчас вопрос — а по закону кто распоряжается приданым, муж или оно остаётся в собственности жены?
Чайка снова кричит.
— Госпожа?!
Из-за стены появляется темноволосый парень.
Я вижу тёплый подбитый мехом плащ, и моё восприятие мира сужается до одной детали одежды. Я даже не могу сказать, какого цвета глаза у моего жениха. Это ведь он собственной персоной? Не слуга? Было бы грубо не встретить невесту… Такое чувство, что замерзает не только тело, но и способность мыслить.
Парень оказывается рядом в два прыжка, перед глазами проносится тёмная тень, и на плечи ложится тяжесть плаща.
Не могу сказать, что становится теплее, я уже толком не чувствую. Но что-то меняется, это точно.
Взгляду открывается потёртый и, судя по разводам разных оттенков глубокого синего тона, не единожды реставрированный мундир. Одной пуговицы не хватает.
— Ваша обувь, — выдыхает парень с искренним негодованием и подхватывает меня на руки, прижимает к себе.
— М-м?
Его объятия такие приятные… Хотя разумнее было бы осмотреться, я утыкаюсь парню в плечо. Если не окоченею, осмотреться точно успею.
— Почему у вас в волосах лёд?!
Вот-вот.
Ощущение времени пропадает. Несмотря на объятия, несмотря на меховой плащ, меня потряхивает, наваливается чернота.
Сколько длится беспамятство?
— Очнитесь, госпожа!
— Ох, лишенько… Как бы не померла.
— Не каркай.
Голоса мешают спать, раздражают, и я выныриваю из чёрного омута, чтобы сказать им замолчать, но язык не слушается. Зато сознание проясняется. Из хорошего — воспоминания при мне. Как я оказалась в заснеженных руинах, я помню, а как оказалась перед очагом в кухне — судя по плите и стоящему на ней котлу, это именно кухня — я догадываюсь. Достаточно сложить два и два, чтобы понять, что сюда меня принёс тот парень. Кстати, где он? Кажется, стоит за спиной и удерживает меня на табурете.
Исполняет роль спинки стула, ага.
Я протягиваю дрожащую руку к весёлым ржаво-рыжим язычкам пламени в очаге.
— Осторожнее, госпожа, — ко мне обращается какая-то женщина, но я не обращаю внимания, тянусь к огню.
— Х-холодно, — отстукиваю я зубами.
В поле зрения появляется высокая фигура, закутанная натурально в тряпьё. Кажется, что женщина навертела на себя с десяток разномастных шарфов и шалей. Только морщинистое лицо видно.
Это она просила меня быть осторожнее?
Женщина протягивает мне глиняную кружку.
— Не обожгитесь, госпожа, пейте. Что же вы так…
— Мне казалось, господин Пегкер ясно представляет, куда вас отправляет, — парню надоело изображать мебель и, убедившись, что я не падаю, он встаёт сбоку.
Начну заваливаться — подхватить успеет.
Симпатичный…
Глаза голубые. В сочетании с тёмными волосами моя слабость.
Мягкие черты лица, на подбородке ямочка. Голос тоже мягкий, приятный. Кстати, о голосе. О ком парень спросил? Полагаю, упомянутый господин Пегкер — на середине фамилии язык завязывается узлом — это и есть Медведь? То есть мой здешний батюшка?
