Хозяйка Мозеби - страница 37

Дело в том, что сельское хозяйство – тяжелый труд, и как бы те же мальчишки или женщины ни кныжились, поле вспахать, засеять, убрать и прочее без здорового мужика, тягловой скотины и нужного инструментария весьма проблематично.

И тут начиналась проза жизни: надел мог получить только мужчина, у женщин без сына, даже младенца, его отбирала община. Сам надел определялся из расчета два акра (восемьдесят соток примерно) на душу, и за него следовало внести господину плату – десять далеров в год, не считая оброка: или одну четвертую от урожая, или еще пять серебряных крон, которые крестьяне могли заработать любым иным способом. А еще покупка дров у хозяина…Математика так себе…

Плюс, имела место быть община, которая ежегодно перераспределяла наделы, регулировала использование пастбищ, решала внутренние вопросы деревенской жизни, с одной стороны, уравнивая права жителей и не давая голодать совсем сирым и убогим, с другой – тормозила инициативу в реорганизации отдельных хозяйств. Ну, у Нины создалось такое впечатление по уклончивым комментариям Лейса и смутным воспоминаниям из истории средневековой Европы (почему-то).

Помимо проблем с наделами и влиянием общины был еще запрет на увеличение пахотных площадей из-за статуса королевских охотничьих угодий, которыми, можно сказать, считались все земли Фалькстара.

Отсюда и отсутствие барщины – в данной местности, по крайней мере: не было королевских полей – не было и массовой отработки, обслуживание приезжих охотников можно за таковую не считать.

Более того, хоть речь и шла о десяти далерах за надел, фактически, продать что-то из выращенного, чтобы набрать эту сумму, крестьяне не могли, потому что на остров массово не допускались торговцы извне. А те, кому корона дала право на закуп, творили, по мере своей испорченности, что хотели.

Вот и сделали здешние аграрии закономерный вывод, и придерживались его, как могли: растили, что росло, сдавали сборщикам податей натурой, чтобы те переводили сданное в деньги по определенным казной ценам, на том и расходились до следующего года.

Подкупали крестьянские бонзы казначеев или нет, неизвестно, но из года в год общая сумма сборов колебалась от трехсот до четырехсот далеров при фактической площади посевов не более шестидесяти акров (примерно двадцать четыре гектара).

От этих расчетов и размышлений у Нины пухла голова: она не понимала, много это или мало, правильно или неправильно, реально или нет!

Были в деревнях тягловые лошади и волы (оба-на!), коровы (одиннадцать голов на тридцать пять дворов), свиньи, куры и гуси, козы (меньше десятка), одна мельница ветряная, ни одной церкви и ни одной овцы (позже выяснилось, что живущих монахов-отшельников и их живность Ларс не считал...А зря).

Сеяли овес, ячмень, немного пшеницы и ржи, совсем немного льна на полотно, делали домашние сыры и колбасы и не делали никакого растительного масла, коптили и солили рыбу и не держали пчел. Садов тут не было в принципе: пара яблонь или вишен за сад вряд ли сойдут…

Однако – жили! Без ропота, скандалов, восстаний и голимой бедности. Да-с, непонятно! Нина Андреевна смотрела на таблички, вертела их так и эдак и не представляла, что со всем этим делать!

«Я знаю, что ничего не знаю…Сократ, ты был прав, в отличие от Егора. Господи, помоги! Я же много читала, сама себе казалась эрудированной дамой, а на поверку – дура-дурой! За что ни возьмись –пустота, вакуум!"