Олег отметил ошеломляющее обаяние Ольги. Они оказались одни. Он обидно оглядывал Ольгу. Она отвернулась.
– Отойдем?
– Обалдел?
– Отчего, Оленька? Отпуск, озеро, очарование… Обожаю!
– Обидно, Олежек. Отпусти!
– Ооо! – орал Олег. – Оооо!
– Окаянный! Отстань! – отталкивала Ольга.
Она отскочила от Олега, отбежала.
Осмотр окрестностей озера окончился.
Она отчаянно отметила: «Оскорблена!»
– Ошибся, осознал, – отозвался ошарашенный Олег.
Он окончательно отрезвел.
– Отвали, – огрызнулась Ольга.
– Одна останешься, – обещал Олег озлобленно.
Ольга отошла. Она ощущала отвращение.
После этого Манечкиного рассказа, гордо зачитанного перед родителями и соседями – участниками вечерних «оргий», возникло недоумение: уж очень взрослую ситуацию описала отроковица.
– Сама-то поняла, про что сочинила? – спросил папа.
– Он к ней лез, они поссорились, – дернула плечиком Маня. – Подумаешь.
– Там же все на «о», пап, – вступилась Ленка, – поэтому такие слова.
Родители немножко успокоились. Соседи же дружно постановили: писательницы растут. То есть просто уже совсем готовые сочинительницы.
Существовала в их с сестрой активах еще много-много игр, связанных со словом и фантазиями на его тему. В одной из них – самой трудной для Лены – всегда побеждала Манька. На первый взгляд, все казалось предельно простым.
Подбираешь такое слово, чтобы, отнимая от него по буковке, получилось осмысленное повествование. Его можно понять сразу и – домыслить, допридумывать. Тут прежде всего требовалась скорость мысли и богатство воображения.
Например, слово «ябеда». Разложим, как диктуют правила игры, по буковкам:
я – беда – еда – да – а
Получается рассказ о человеке, страдающем ожирением:
Я (сам для себя) – беда.
(Моя главная беда) – еда.
– Да? (Знаки препинания очень помогали в драматургической составляющей повествования.)
Теперь представим, что слушающий понимающе кивнул:
– А! (Понял, мол, истоки проблемы.)
Маня с дикой скоростью находила подобные слова. Ленка пыжилась, злилась, но злость не давала ровным счетом ничего: результаты ее потуг яркостью не отличались.
До сих пор помнит она свои немногочисленные сомнительные достижения:
Шум: шшшш (Это значило – тише, работа идет. А работает что?)
ум! (После чего возникает сомнение или восхищение – зависит от знака препинания в конце восклицания.)
– Мммм! (Или с сомнением – мммм?)
Или вот еще жалкая попытка.
Духи (с ударением на «у», что было важно для сюжета):
– Ддддд (У человека зуб на зуб от страха не попадает при мысли о привидениях, ду́хах.)
Его спутник пытается над ним подшутить, объяснить, что его пугает его собственный слух:
– Ухи! (Мол, уши твои тебя подводят, приятель.)
– Хи! (Радуется такому естественному разрешению страхов пугливый человек.)
А в это время ду́хи, решив доказать, что они есть, принимаются завывать:
– Иииииии!
А еще Манечка сочиняла замечательные стихи. Буквально обо всем, что видела. Вот лежат они на травке, загорают…
– Смотри, – шепчет Маня и глазами показывает, как комарик вьется рядом с их головами.
И тут же говорит стихами:
Непонятное насекомое —
крылатое, черное —
Начинает свой страшный путь:
По упругой блестящей травинке – ввысь,
Чтобы оттуда мне на ногу,
а может быть, на голову
сигануть.
Чтобы тысячью своих осторожных ножек
Запутаться в моих волосах,
Чтобы жалом безжалостным
впиться мне в кожу…
Кажется, даже на небесах
слышат его занудную песню,
