В теплой воде я стерла этот кусок чуть не полностью, яростно намыливая отощавшее тело, волосы, стараясь смыть с себя не только пот и грязь, но и беды, невзгоды, и тягостные воспоминания о Грегори.
Не знаю, как вела бы сейчас себя Мари, но моя деятельная натура не терпела бездействия. Разум мой кипел. Я привыкла всего добиваться сама, и все, чем я занимаюсь, всегда должно быть самого лучшего качества! Эта таверна не была исключением; темная и грязная, она должна была преобразиться!
Да я из нее конфетку сделаю! И ничего для этого не пожалею!
Если уж судьба меня сюда закинула, если уж мне тут предстояло жить, то надо цепляться за то, что небо послало в руки, и не растерять ничего, даже самой крошечной монетки.
От тепла разгорелись мои щеки, глаза стали ясными, волосы перестали походить на серые драные лоскуты.
— Уехать? — спросила я саму себя, разглядывая хорошенькое личико в круглое небольшое зеркальце. — Да как же не так! Я дам тебе бой, проклятый Грегори! Ты пожалеешь о своих поступках и о своих гадких словах тоже!
Покинув ванну и завернувшись в простыню, я вычесала волосы, которые, высохнув, снова начали виться на висках и поблескивать золотом. Обсохнув, оделась в ночную сорочку и старый халат с бархатным воротом. В комнате было холодно, непогода быстро выдула все тепло из дома, очаг почти погас, и я спустилась вниз, чтоб подбросить в прогорающие угли хворосту. В конце концов, у меня постоялец! Негоже ему мерзнуть!
Бибби все так и спала на стуле, выронив из ослабевшей руки ложку. Сытный ужин сразил ее повернее тяжелой работы, бедное дитя даже похрапывало, удивленно раскрыв рот во сне. Вот кто намаялся-то… Худенькая, бледная, в чем только душа держится? Одежонка худая и грязная, чепец похож больше на раскисший рваный мешок, волосы тусклые и серые… Не удивительно, что из ее рук и еду не хотели принимать, обзывая ее больной и чахоточной.
Сколько насмешек и грубых, злых слов она вытерпела за свою доброту?
Сколько раз ее отталкивали те, кому она кротко подносила ужин?
— Ну, ничего, — посмеиваясь, шептала я. — Ничего! Мы с тобой справимся, малышка.
Словно услыхав мои мысли, Бибби вздохнула и проснулась, сонно потягиваясь.
— Хворост! — удивленно воскликнула она, увидев разведенный огонь. — Откуда?!
Она снова с видимым удовольствием потянулась, раскинув руки в горячем воздухе.
— У нас постоялец, — весело ответила я. — Расплатился медяками и хворостом.
— О-о-о! — обрадовалась Бибби. — Небо да сжалилось над нами!
— Ты вот что, — задумчиво произнесла я, оглядывая зал. — С утра сходишь в город, наймешь женщину за пару медных. Нам надо бы отмыть тут все. Выглядит зал не очень; нипочем не стала бы тут есть. Вот и люди не хотят. А как приведем все в порядок, так, глядишь, и клиенты потянутся.
Бибби тотчас перестала улыбаться, ее губки сквасились.
— Пара монет! — воскликнула она. — Зачем деньги платить?! Уж лучше я сама…
— Сама! — весело передразнила я, ощущая какой-то азарт, ликование. — Нет уж, на тебя у меня другие планы… А ну-ка, пошли! Тоже вымоешься как следует!
— Зачем это? — подозрительно спросила Бибби.
— Хочу, чтоб ты была красива, весела и приветлива с теми, кто придет в нашу таверну, — ответила я. — Приветливой служанке и чаевые давать будут веселее! Ну, марш в ванну. И чтоб смыла со своей мордашки это несчастное выражение!
Бибби подчинилась; а пока она домыливала драгоценный кусок мыла, я снова решительно залезла в сундучок с приданым Мари.
