Сознание, что он докатился до жалости к самому себе, убивало.
Таривил молчал. Сел на диван и сосредоточенно начал подкручивать колки лютни.
– Вы любите Ариэллу? – неожиданно спросил он, не отрываясь от своего занятия.
Вирлисс вздрогнул и изумлённо посмотрел на Таривила, сам не зная, рад он такому вопросу или возмущён им.
– Как у тебя всё просто… – в замешательстве прошептал тариллин, почти против воли отвечая откровенностью на откровенность. – Люблю, не люблю… Это ведь…
– Разве я задал сложный вопрос? – удивился юноша. – Помните, тогда, в коридоре, я спрашивал вас о Фрей. И в ту ночь вы не колебались с ответом.
Вирлисс молчал. Таривил ждал.
– Я люблю Фрей, – наконец произнёс Вир. – Просто временами мне очень тяжело из-за этого.
– Разве любовь может быть в тягость?
– Да что ты об этом знаешь?! – вспылил вампир. – Ты пойди ещё Эету советы давать, как управлять страной! Сначала сопли вытри, щенок!
Таривил поднялся.
– Не смею более надоедать вам, лорд Вирлисс, – сухо проронил он и вышел.
Вампир проводил его холодным взглядом.
– С-советчик… – процедил он сквозь зубы и, резко отвернувшись от двери, подошёл к окну.
В стёкла колотил дождь.
Вирлисс заставил себя вспомнить Фрери: их первую встречу… Объяснение… Первую близость…
Воспоминания были полны света и нежности – но были такими далёкими! Они туманились, расплывались, оставляя после себя ощущение тепла и лёгкой печали – безвозвратные и прекрасные, как юность…
На смену приходило иное. Слов таких он не знал, чтобы выразить его.
Почему мальчику всегда всё так предельно ясно?
Почему мужчине порой всё так сложно?..
– Я люблю тебя… – прошептал он ночи за окном. – Я люблю тебя… Прости…
Вирлисс вздохнул и провёл ладонями по лицу.
Что ж… Значит, теперь, рано или поздно, у трона Атариды появится наследник.
А ему, наверное, не суждено когда-нибудь взять на руки своего ребёнка.
Он будет любить дитя Ариэллы и Эета, как собственное. Что ещё ему остаётся?
Он уткнулся лбом в холодное стекло. Глаза щипало немилосердно.
Вирлисс стукнул кулаком по стене.
Хватит! Всё к лучшему. Неважно, что он испытывает к Ариэлле. Она – с его другом. Неважно, что её и Эета никогда не свяжет брак. Она станет матерью наследника.
А у него есть Фрери. И спасибо политике, теперь он не сможет совершить подлость.
Вир медленно прошёл по комнате, гася свечи. А когда остался гореть лишь камин, забрался на раздольное, как степь, ложе и, натянув на голову одеяло, сжался в комок.
Уснуть не получалось. Приходили ненужные, совсем ненужные мысли.
Злясь на самого себя, Вирлисс поднялся; с размеренной деревянной педантичностью, аккуратно, облачился в одежду – и вышел из номера, спокойно притворив за собой двери.
В нижнем зале почти никого не осталось, сидели только двое мужчин, азартно, с выкриками, игравших в карты, да в противоположном конце холла одиноко притулился за столиком с бутылкой какой-то неприметный господин.
Компания шумных картёжников Вира не прельщала, а вот в приличном человеке, желающем в одиночестве напиться, похоже, можно было найти понимающего собеседника.
По крайней мере, какие-то проблемы у него точно есть.
Однако воспитание не позволяло Вирлиссу бесцеремонно подсаживаться к незнакомым людям – ещё б не хватало, чтобы его приняли за любителя выпить на дармовщину!
Вир направился к барной стойке.
Сонный управляющий поднял голову с конторки и кисло взглянул на нового клиента.
