Он с треском захлопнул книгу, швырнул её на кухонный стол. Налил ещё коньяку, выпил, поморщился и снова раскрыл томик – на этот раз в самом конце, где на толстой мелованной бумаге были напечатаны фотографии. На многих из них был он сам, на других знакомые ему люди – от Есенина и Мандельштама, до Бокия, Дзержинского и напарника по убийству Мирбаха, эсера Андреева. Фотография самого Мирбаха тут тоже имелась – как и фотографии Сталина, Троцкого и других выдающихся деятелей эпохи. Яша пролистал фотографии ещё раз и усмехнулся: так-то, господа хорошие, все вы до единого давным-давно превратились в прах, от некоторых не осталось даже могил – а он, Яша Блюмкин жив-здоров, в очередной раз сумев обмануть неминуемую смерть. Так что – нет, мы ещё покувыркаемся…
Он поставил остывший кофейник на газовую конфорку, вспыхнувшую острыми голубыми язычками после нажатия одной-единственной кнопки, и снова взялся за книгу.
…После ареста Блюмкина под подозрением оказались также его агенты «Прыгун» и «Двойка», находившиеся на нелегальной работе в Бейруте. Эти двое держали комиссионную контору на улице Арембо и осуществляли связь между палестинской агентурой и советской разведкой в Константинополе…
Яша сделал на полях пометку карандашом. Кому-кому, а уж ему-то хорошо было известно, что супруги Штивельман постоянно проживали вовсе не в Бейруте, а в Иерусалиме, и к комиссионной конторе их коммерческая «крыша» никакого отношения не имела. Книга была полна и не таких ошибок, порой на грани откровенных нелепиц – чего стоил хотя бы «анализ» слухов и сплетен о его, Яши, причастности к гибели Есенина!
Он сразу открыл книгу на последней главе, где описывались арест, осуждение и последовавший за этим расстрел. Оно и неудивительно – мало кому выпадает возможность ознакомиться с черновой версией собственной судьбы! Но потом он пролистал ещё несколько глав – и вот, наткнулся на описание того, что случилось с сотрудниками палестинской резидентуры, которую он старательно создавал и пестовал несколько лет кряду.
…по требованию следователя, Блюмкин написал сотрудникам своей резидентуры письмо с указаниями при первой же возможности выехать в Москву. 14-го ноября 1929-го года следователи ОГПУ допросили их о том, как они познакомилась с агентом «Живой» и были им завербованы. Таким образом, арест Блюмкина привел к тому, что все усилия, затраченные на создание советской разведывательной сети на Ближнем Востоке, пропали втуне…
Прочтя эти строки, Яша задумался. Разгром его ближневосточной резидентуры – шаг вполне предсказуемый, ни одна спецслужба не рискнёт доверять агентам, которых завербовал разоблачённый предатель. Таких в лучшем случае переведут в резерв и заморозят всяческие с ними контакты. В худшем же – следы Шина и супругов Штивельман потерялись где-нибудь на Соловках, а то и в безымянной могиле – так обычно хоронили расстрелянных по секретным приговорам.
Но фокус в том, что на самом деле никто его, Яшу, не арестовывал, не допрашивал и не расстреливал. И рады бы, да не успели, не дотянулись вовремя – а теперь уж и не достанут, временной интервал в сотню без малого лет отличная тому гарантия. И, значит, писем своим людям он не писал, за исключением единственной шифрованной записки, переданной (как он искренне надеялся) Алёше Давыдову. Других способов вызвать агентов в Союз нет – «Прыгун» и «Двойка» попросту не поверят распоряжению, переданному по иным каналам. И получив его, поторопятся сменить квартиру, опасаясь провокаторов – азы конспирации, с которыми Яша лично их ознакомил… А значит, оставался шанс, что резидентура уцелеет и сможет принять участие в задуманной грандиозной операции. Правда, уже без него самого.
