– Вот только гарума много жрёт, – расстроился декурион.
– Это да, – загрустил и Марк, – Всё бы хорошо, но гарума действительно жрёт много. Во всём герой, но с гарумом – беда!..
– Да ладно вам! – не выдержав, обернулся от котелка Кепа, он уже опять улыбался. – Ну чего вы, в самом деле!.. Я же сказал, что больше не буду.
– Что с кашей? – строго спросил его Саксум.
– А что с кашей? Каша давно готова…
– Так чего ж ты ждёшь, кашевар хренов?! – возмутился декурион. – Ждёт он чего-то, понимаешь! Давай её на стол! Жрать-то хочется!..
Тревогу сыграли в начале третьей стражи.
Заблеяли рожки командиров манипулов, зазвучали резкие отрывистые команды, загрохотали по каменным полам подбитые гвоздями солдатские калиги, заплясали на мрачных, выдернутых из сна лицах багровые блики поспешно зажигаемых факелов.
Саксум привёл турму на место, определённое для неё по боевому расписанию – на площадь перед южными воротами (прим Се́ртор Перпе́рна сразу же по объявлении тревоги убыл в прето́рий, к префекту, перепоручив командование подразделением декуриону). Спешились. На площади, залитой светом почти полной луны, да вдобавок ещё и озаряемой пламенем многочисленных факелов, было светло, людно и шумно – кроме турмы Саксума на небольшом пространстве толклись, гомонили, бряцали снаряжением ещё не менее сотни пехотинцев. Обстановка была нервная, голоса звучали или настороженно приглушённо, или неестественно громко. Пахло пылью, конским потом и сгоревшим факельным маслом.
От старшего караульной смены – здорового, плосконосого, заросшего по самые глаза чёрной курчавой бородой, детины – удалось узнать кое-какие новости. Громко шмыгая своим расплющенным носом и то и дело сплёвывая себе под ноги, детина сиплым простуженным голосом сообщил, что с час назад к воротам на взмыленных лошадях прискакал дальний дозор. А точнее, – то, что от этого дозора осталось: декурион и ещё четверо из его команды. Декурион сразу побежал будить префекта, а четверо эти с лошадей слезли – едва живые, чуть на ногах стоят. Похоже, досталось парням, причём крепко досталось. Что говорят? А ничего не говорят. Всё больше молчат. Или шипят, как те сычи. Три пустые лошади с ними прискакали: одна под седлом, а ещё у одной из брюха стрела торчит. По самое оперение вошла – с близкого расстояния, видать, били. Где они? Да вон – у коновязи. А ту, что со стрелой – ту сразу на убой повели, она теперь не жилец, её теперь только на мясо… Ах, где эти четверо? Эти вон там – под стеночкой. Сидят себе. С бледным видом.
Действительно, шагах в десяти, под стеной, сидели четверо. Точнее, сидело из них двое: один, опираясь спиной на стену, бережно баюкал висящую на перевязи, замотанную кровавой тряпкой руку; второй – со свежей, но уже подсохшей царапиной через всё лицо – сидел, скрестив ноги, на брошенном на землю седле и отрешённым, остановившимся взглядом смотрел прямо перед собой. Саксум узнал его – это был Ну́ма Аэ́лий – бывший его сослуживец, а теперь помощник одного из декурионов соседней, второй, турмы. Ещё два разведчика – это были нумидийцы – спали, лёжа прямо на земле, в пыли, завернувшись в свои плащи и положив под головы худые котомки.
Саксум подошёл и присел на корточки возле Нумы:
– Такфаринас?
Тот повернул голову, внимательно посмотрел на Саксума, а потом вновь уставился куда-то вдаль.
– Да, – помедлив, сказал он.
– Потрепали?
