Возле главных ворот Такфаринаса не оказалось. Здесь в шеренгу по два, в полной боевой экипировке, опираясь на высокие синие, разрисованные зубчатыми молниями, щиты, стояла первая – образцовая – кентурия личной охраны вождя мусуламиев. Вдоль строя прохаживался примипил Лар Ка́нин: высокий, худой, жилистый, с крючковатым, когда-то перебитым и затем криво сросшимся носом – единственный человек в армии мусуламиев, носящий поножи. Вот и сейчас, прохаживаясь перед строем, он нервно похлопывал себя по рельефной бронзе поножа отполированным до блеска витисом. Звук получался тоже нервный, тревожный, какой-то неживой. А среди солдат внутреннего караула, кучкой стоявших возле самых ворот, декурион заметил огромную фигуру Вихарда. Германец вопросительно взглянул на него, но Саксум только нетерпеливо отмахнулся.
– Такфаринаса не видел? – поинтересовался он у примипила.
Лар Канин, поблескивая из-под низко надвинутого шлема колючими глазками, молча указал витисом влево. Саксум повернулся. На углу, там, где сходились северный и восточный валы, он увидел знакомую фигуру вождя мусуламиев. Рядом с ним стоял Танан. Здесь же, в нескольких шагах, тоже на валу, топтались четверо ординарцев и сигнальщик-ту́бикен с длинной, надраенной до солнечного блеска, медной трубой. Далее, по всему валу, были видны расставленные с одинаковыми интервалами, готовые к бою солдаты.
Такфаринас заметил декуриона и сбежал с вала к нему навстречу. На вожде мусуламиев был надет памятный Саксуму ещё по Гиппо-Регию старенький заслуженный торакс. Свой известный на всю Нумидию шлем – с прикреплённым на нём вместо гребня лисьим хвостом – командир повстанцев держал под мышкой.
– Ну?!.. – Такфаринас нетерпеливо схватил декуриона свободной рукой за плечо.
– Плохо дело, Юст… – морщась и пытаясь высвободиться, сказал Саксум и вкратце рассказал вождю мусуламиев о том, что видел на реке.
Такфаринас, играя желваками, молча слушал.
– Этот Амезвар!.. – по окончании рассказа с трудом выдавил из себя командир повстанцев. – Этот… шакалий сын!.. Опять ведь предали, суки!.. – его всего трясло, было видно, что он с трудом сдерживает кипящую внутри ярость. – Ну, я до него доберусь! Кожу с живого сдеру!.. Кишки на кулак намотаю!..
– Юст! – сказал Саксум. – Его тебе сейчас не достать. Надо думать, что дальше делать… Уходить надо, Юст! Мавретанской конницы у нас теперь нет. Она теперь у Долабеллы. И она не будет вечно стоять на той стороне реки. Когда Амезвар поймёт, что исход боя предрешён, он перейдёт Шелиф и ударит нам в спину… Левый фланг долго не продержится, там бой идёт уже в двух стадиях отсюда…
– Продержится! – возразил Такфаринас, он уже взял себя в руки. – Я послал туда манипул Букку́са и свою вторую кентурию. Для усиления. Они остановят романцев.
– Юст! – сказал Саксум. – Левый фланг развалился – там все бегут. Я своими глазами видел. У нас в запасе четверть часа, не больше! А может, и того нет!.. Что у нас с лошадьми?
Такфаринас опять заиграл желваками.
– Нет у нас лошадей! Я уже троих гонцов послал! Как в пропасть!.. Вот – всё, что у нас есть! – он ткнул рукой.
Декурион посмотрел. У коновязи между шатрами, беззаботно помахивая хвостами, стояли две приземистые нумидийские лошадки.
– М-да… – сказал Саксум. – Негусто… Про Долабеллу слышно что-нибудь?
Такфаринас кивнул:
– От Садена был гонец. Их тоже атаковали перед рассветом. Не менее пяти когорт… – он помолчал. – Саден просит помощи… – и вдруг взорвался: – А где я ему возьму помощь?! Как я её туда пошлю?! До них сорок стадиев! А у меня ни одной лошади нет!.. – он вновь схватил декуриона за плечо. – Откуда?! Вот скажи мне – откуда там взялся Долабелла?! Он же был от нас в двух днях пути!..
