Подытожив таким образом свою речь, продавец осликов отобрал у сына хворостину, с торжественным видом вручил её Саксуму и, повернувшись, зашагал прочь, гордо задирая голову и по-журавлиному выбрасывая длинные ноги. Сын посеменил следом.
– Как ты думаешь, облапошил он нас? – глядя вслед удаляющемуся торговцу, спросил Саксум. – Девяносто шесть денариев всё-таки. Трёхмесячное жалование легионера.
– Понятия не имею, – откликнулась Хавива. – Может, и облапошил. Кто ж знает, сколько у них тут на рынке ослы нынче стоят.
– М-да… – Саксум задумчиво пошкрябал пятернёй в бороде. – Ну да ладно! Облапошил так облапошил. Чего уж теперь. И вообще! Куда нам было деваться? Не на себе ж, в самом деле, пожитки переть!
Босоногий малец, всё это время терпеливо сидевший у своего костра, встал, подошёл к Саксуму и требовательно протянул руку. Саксум внимательно посмотрел на него, а потом с самым серьёзным видом положил на чумазую ладонь несколько фиников. Малец с удивлением взглянул на отставного прима, потом сунул один финик за щёку, а остальные быстро спрятал куда-то под тряпьё и вновь протянул к Саксуму ладонь.
– Слышал, что сказал этот уважаемый? – кивнул Саксум вслед ушедшему торговцу. – Деньги поменять надо. А то, понимаешь… могут быть неприятности, – попытался он скопировать густой трубный голос продавца осликов. – Поменяем деньги – вместо дупондия получишь пять прут… Знаешь, где лавка Кривого Элазара?
Малец посмотрел на Саксума исподлобья, пошмыгал носом, а потом, приглашающе мотнул головой, повернулся кругом и, спрятав ладони под мышки, резво зашагал к городским воротам.
– Эй! Постой! – крикнул ему вслед Саксум. – Не так быстро! Нам ещё поклажу увязать надо!..
В меняльной лавке Кривого Элазара было сумеречно и почему-то пахло скисшим молоком.
Сам хозяин лавки – действительно одноглазый – сидел за грубо сколоченным столом и лениво наблюдал за вольно гуляющими по пустой столешнице большими зеленоватыми мухами.
Войдя, Саксум огляделся и, приблизившись, водрузил на край стола свой сундучок.
– Деньги меняем? – тихо спросил он хозяина лавки.
– Меняем, – вяло согласился Элазар. – Что у тебя?
– Денарии, – сказал Саксум.
– Сколько?
– Тысяча.
Единственный глаз менялы чуть не выпал на стол.
– Сколько?!!
– Тысяча, – подтвердил Саксум и, открыв сундучок, принялся одну за другой выкладывать перед обалдевшим менялой плотные полотняные колбаски.
– Золота нет! – опомнившись, быстро сказал Элазар. – На золото не меняю!
– Мне на пру́ты, – успокоил его Саксум, продолжая доставать деньги. – На пруты меняешь?
– На пруты?! – явно обрадовался меняла. – На пруты это с нашим удовольствием! На пруты это я моментом! Дети! Зэ́вик! Йо́си! Э́фик! Шму́лик! – закричал он, оборачиваясь к задней двери. – Идите сюда! Несите деньги! Несите много денег!..
Через мгновенье в маленькой комнатке стало тесно и шумно. На столе вместо мух появился деревянный денежный ящик со множеством отделений, двое весов – большие и маленькие и великое множество плотно набитых, пузатых льняных мешочков, аккуратно завязанных пеньковым шнуром и опечатанных восковой печатью. Дети Элазара – верзилы, самый низкий из которых был на добрых полголовы выше совсем даже немаленького Саксума, – робко обступили отставного прим-декуриона, вежливо подставили ему стул, подали, смущённо улыбаясь, на серебряном подносе серебряную чарку с подогретым вином.
