Он снова глянул на часы. Прошёл всего час. Ещё было время, чтобы зайти в кузницу и набрать гвоздей для ремонта ангара. За прошлую осень он успел разобрать завалы вокруг драккара и частично починить обвалившуюся крышу, но на зиму все работы были прекращены. И вот неделю назад он снова принялся за ремонт.
Надев рукавицу, Костя стал накладывать из стоявшего на столе ящика гвозди в ведро, любуясь выставкой старинных вещей на полке. Часть когда-то лежавших здесь предметов хранилась теперь в Надымском музее, но осталось ещё много раритетов, которые предстояло как-то легализовать, и каждый раз заходя в кузницу, Костя любовался на искусные работы старых мастеров. Глядя сейчас на крупную продолговатую бляху Пермского звериного стиля, изображающую фигуру человека-великана с лосиной головой в окружении людей, которые были на две головы ниже, Костя пытался вспомнить, какого она века. Сергей говорил ни то восьмого, ни то десятого… Среди тундровиков ходит легенда об обитающем на Ямале гигантском обнажённом человеке с головой лося, которого иногда встречают кочевники в самых разных местах, и кто посмотрит ему в глаза, сразу умирает или сходит с ума. Легенда легендой, но лет двенадцать назад в стойбище у ненцев неподалёку от Надыма действительно был странный случай: во время праздника День оленевода, который обычно проходит в городе в первые выходные марта, большая ненецкая семья, собравшись в одном чуме отмечала победу своего родственника, который в первый день праздника смог взять главный приз по прыжкам через нарты. И вот, в самый разгар празднования, победитель, кажется, его звали Лёня, вышел из чума по нужде, а вернулся уже не в себе, бледный и с трясущимися руками. Заикаясь, он кое-как смог рассказать, что только что возле чума видел человека с лосиной головой. Весь остаток вечера Лёня в таком же состоянии просидел за столом, а на утро родственникам пришлось везти его в город и вызвать скорую помощь. Вчерашний чемпион был уже совершенно не вменяемый, – не реагировал ни на что и ходил под себя. Так и увезли бедолагу в Салехард, в психиатрическую клинику. Об этом случае в городе ходило много разговоров, но все сходились во мнении, что парень просто допился до белой горячки. Хотя знавшие его ненцы говорили, что он вообще спиртного в рот не брал. Вспоминая эту историю, Костя снова посмотрел на покрытую зелёной патиной бляху, и, вдруг, замер на месте. С минуту он стоял напряжённо о чём-то думая, потом резко снял перчатку, и выбежал на улицу.
Быстро поднявшись на площадку, он сразу стал вглядываться вдаль, попутно доставая из кармана куртки спутниковый телефон. Перед глазами привычно пронеслись изрезанные реками и ручьями леса, покрытая серыми ледяными торосами Обская губа, и унылая в чёрных проталинах ямальская тундра. Вот на возвышенности показались вагончики, вокруг которых суетились рабочие.
Снова быстро замелькала тундра и Костя увидел как к стойбищу Геннадия Худи, которое находилось на берегу Нёйто ерто, мчится запряжённая четырьмя ездовыми быками[1] нарта. Василий Няруй, коренастый мужчина лет тридцати пяти, бойко орудовал хореем[2], погоняя оленей. Его чум стоял на Нёйто нгэвахыто, километрах в двадцати пяти от ближайшего соседа. Костя не знал Василия лично, но слышал от ненцев, что он был одним из лучших охотников Ямала.
Костя перевёл фокус километров на тридцать южнее, немного пошарил по тундре и наконец увидел одинокую упряжку. Это Юрий Харючи, четвёртый обитатель Нёйтинских озёр, чум которого стоял дальше всех, на Ямбуто, гнал своих оленей к ближайшему соседу Жене Езынги. Юрию было лет пятьдесят или немного больше. Всю жизнь он был рыбаком. С ним Костя тоже не был знаком, но не раз видел его в городе возле входа в парк, где ненцы обычно торговали рыбой, ягодой, кедровыми орехами и обувью из оленьего меха.
