В голове лениво барахтались самые разные мысли. В первую очередь, о нынешнем скверном положении. Как ему, искуснейшему вору на всем континенте, удосужилось попасть сюда, в «Крепость Отчаянья»? Теперь он был совершенно уверен, что его подставили, и сделал это тот, к кому он впервые за всю жизнь проникся доверием, изменив своему основному жизненному принципу. Дак до сих пор отказывался верить в случившееся, блуждая где-то на размазанной границе реального и вымышленного. Но окружающая обстановка упорно твердила о суровой действительности – некогда неуловимому вору теперь предстояло коротать бесчисленные дни в одиночестве.
Взгляд арестанта лениво прополз по потолку, минул полосы света, скатился по стене и остановился на небольшой клетке, скованной из толстых стальных прутьев. В ней томился еще один пленник: бельчонок по имени Кортыш, фамильяр Дака. Зверек лениво грыз орех, время от времени поглядывая по сторонам. Его некогда горящие жаждой действия глазенки теперь были пусты и излучали лишь тоску.
– Что, дружок, от скуки мучаешься? – прозвучал тихий голос вора.
Кортыш, конечно же, ничего не ответил, зато встал на задние лапки, маленькие мокрые глазенки уставились на хозяина, давая тому понять, что смышленый бельчонок все уразумевает.
– Да, и я тоже, – поддержал беззвучный ответ Дак.
Оба обреченно вздохнули и снова предались пустому, гнетущему молчанию.
Неожиданно за дверью, где-то на дальнем конце коридора, грохнуло. Эхо промчалось по стенам и заскочило в камеру Дака, разогнав замершую тишину. Кортыш оживился, навострил ушки, глаза возбужденно заблестели. Вор же отнесся к неожиданному звуку скептически и лишь меланхолично повел бровью – мало ли что могло произойти за пределами камеры. Может быть, какой-нибудь стражник, налакавшись дешевого прогорклого пива или кислого вина, свалился спьяну прямо на пол и, на радость заключенным, помер. Такой исход, конечно же, не облегчил бы участь вора, но дал бы отличный повод для злорадства. Впрочем, даже это вряд ли обрадовало бы Дака. Вор-одиночка слишком сильно любил свободу, и мысли о том, что теперь она утрачена навсегда, сверлили душу столь сильно и больно, что Дак больше ни на что отвлекаться не мог.
Странный грохот, тем не менее, повторялся, давая понять, что исходит он отнюдь не от упавшего на пол стражника или еще чего-нибудь иного. Звук был твердым и тупым, похожим на удары топора по дереву.
Через мгновение воздух мелко завибрировал, в ушах Дака противно зазвенело. Кортыш, тоже, видимо, ощутив неприятное действие, выпустил орех из лапок и бешено заметался по клетке.
– Что за бесовщина?! – поморщившись, прокричал вор. – Эй, что вы там делаете? – Вскочил с нар и, зажимая уши, отчаянно завертел головой, безуспешно пытаясь отыскать источник злого ощущения. Но ничего определить не удавалось, нарастающая вибрация, казалось, исходила отовсюду. Лишь что-то, засевшее в глубине сознания Дака, говорило о том, что тот первоначальный грохот, мгновение назад казавшийся несущественным, и есть всему причина.
Повинуясь инстинкту, вор рванул к выходу из камеры, не зная на что надеяться. Его обуяла жажда действий. Но огромную, окаймленную стальными пластинами дверь не то чтобы выломать, но даже хоть как-то повредить ему определенно не удастся. Умом он это понимал, но тело, будто не слушая разума, настаивало на своем.
И вот руки забарабанили по массивным доскам, раздался требующий объяснений возглас. В ту же минуту невидимая сила ударила по сознанию вора, заставив издать истошный вопль. Голова пошла кругом, дверь смазанной линией промелькнула перед глазами. Последнее, что увидел Дак, – дико носящегося по клетке и звенящего сталью прутьев Кортыша.
