Христианства нет без Церкви - страница 2

Подошел Великий пост 1913 года. Молодой богослов не сомневался в своем монашеском призвании, которое для окружающих очевидным не было: душевная одаренность и внешняя красота, веселость и общительность могли вводить в заблуждение относительно его внутреннего устроения и жизненных установок. Но за этими веселостью и общительностью стояла радость о Боге. Один из его студентов, С.Волков, впоследствии писал в своих воспоминаниях: «Иларион любил говорить, что насколько христианин должен сознавать свои грехи и скорбеть о них, настолько же он должен радоваться бесконечной милости и благости Божией и никогда не сомневаться и не отчаиваться в своем жизненном подвиге». А сам священномученик Иларион писал:

«Есть и на земле носители торжествующего христианства, всегда радостные, всегда с пасхальными песнопениями на устах, и лица их – как лицо Ангела» («Вифлеем и Голгофа»).

Выбор монашеского пути для Владимира Троицкого был вполне естествен, грех воспринимался им как страдание: «Как с грехом неразрывно связано его и следствие – страдание, так с добродетелью соединено блаженство» («Вифлеем и Голгофа»), «Сама добродетель есть блаженство, а грех есть страдание» («Письма о Западе»).

Единственным препятствием, которое стояло на пути Владимира Троицкого к монашескому пути, было то, что монах не свободен в выборе послушания. Его могли определить на церковно-административную должность, чего он не желал и к чему не чувствовал призвания. Наконец Владимир Алексеевич все-таки решился и в день празднования Торжества Православия подал прошение о постриге.

Перед принятием монашества Владимир Алексеевич писал своим родственникам:

«Простите меня, дорогие мои, за все мои преступления против вас, ведомые и неведомые. Земно кланяюсь вам и прошу забыть все злое мое. Помолитесь за меня… Иду в путь свой светло и с радостью. Теперь уже томлюсь – скорее бы загородиться от преследующего меня по пятам мира черными одеждами».

Постриг был назначен на 28 марта в пустыни Святого Параклита, находившейся неподалеку от Троице-Сергиевой лавры. Владимир Алексеевич сам выбрал эту уединенную пустынь для своего пострига. На постриг приехали многие преподаватели академии и студенты: настолько была велика популярность молодого доцента.

После того как постриг был совершен, преосвященный Феодор (Поздеевский) дал монаху Илариону мудрое наставление: «Я знаю и не хочу скрывать сейчас, в чем твоя жертва Христу. Ты искушался и, быть может, теперь еще искушаешься любовью к той школе, которой ты служишь, и чувством опасения, как бы иночество не лишило тебя этой школы. Но что такое академия без Христа?! Это пустое место и мертвый дом». Отец Иларион и сам это понимал. Еще за четыре года до этого он писал:

«Что такое богословие? Оно для многих есть только знание богословских истин, но не знание Бога. Знание же Бога есть наука опытная. Только чистые сердцем Бога узрят, и потому истинное богословие должно быть благочестием, и только тогда принесет оно плод по роду своему» («Да не будут тебе бози инии!»).

Вот как пишет о своем постриге сам отец Иларион:

«…Думаю, что не придется еще в жизни пережить такой радости, какую я пережил 28 марта 1913 года. Эта радость у меня не прошла с окончанием обряда… Так все ликовало в душе, так радостно было… По опыту могу сказать, что не напрасно при постриге монашеском постригающий, взем рясу, глаголет: “Брат наш… облачится во одежду веселия и радости духовныя, во отложение и попрание всех печалей и смущений от бесов, от плоти и мира находящих; во всегдашнее же его о Христе веселие и радование, во имя Отца и Сына и Святаго Духа”» («Единство идеала Христова»).