– А я? – улыбнулась Иоланда.
– А тебя туда не пустят. Ты в эти дни будешь трапезничать со своими очаровательными смертницами. Может отдать им соседний монастырь?
– Каким будет ваш трон, государь? – сухо спросил Стратоник.
– Каменным… Привезите из пустыни большой серый камень. Из него безо всякой отделки высеките трон, самый простой по форме.
– А балы, ваше величество? – немного окрылился трубадур. – Марлезонский балет и прочие изящные танцы. Их вроде неловко устраивать в монастыре.
– Да нет уж, давай в монастыре. Храмовники тебе так спляшут, в изумление придёшь.
– Но император должен давать балы.
– Зачем? Император, по-твоему, должен скакать молодым козликом? Шута из меня хочешь сделать?
– Но как же молодёжь? Юноши и девушки из аристократических семей и знакомятся в основном на балах.
– Так пусть молодёжь-то пляшет, а император здесь при чём? Давайте отдадим под это дело несколько дворцов в столице. Назовём их… дворцы искусств. Там будут и танцы, и выставки всякие и концерты. Музыка – дело хорошее.
– Особенно барабан, – кашлянул Стратоник.
– Не придуряйся, магистр. Я знаю, что ты весьма неплохо играешь на скрипке. Всё-таки обиделся?
– Какие обиды, государь. Просто я с трудом осваиваюсь в новой реальности.
– Освоишься. Если дашь во вновь открывшемся дворце искусств небольшой скрипичный концерт – будет замечательно. Люди должны увидеть, что мы – не кровавое зверьё.
Стратоник кивнул, император обратился к жене:
– Моя госпожа, ты не занялась бы организацией дворцов искусств?
– С удовольствием. Можно будет выставлять там мои гобелены, – улыбнулась Иоланда.
– Я так понимаю, что я вам не нужен, государь? – вставил слово трубадур.
– Двора у вас не будет, мои знания не пригодятся.
– Ты трубадур? Ну так и трубадурь. Тебя хоть зовут-то как?
– Франсуа.
– Мы все ужасно устали. Спой нам что-нибудь, Франсуа.
– И трубадур запел: «От жажды умираю над ручьем…».
Глава VII, в которой Северину приходится не сладко
В Орденсбурге их будили каждый день в 5 утра, и каждый раз это казалось катастрофой. По коридору шёл будильщик, ударяя железом о железо, эти удары, казалось, плющили мозг, рвали сознание, травмировали душу. Они вскакивали, как ошпаренные, одевались почти в беспамятстве и бежали на построение. Потом был кросс, иногда вокруг замка, иногда по стенам и внутри стен, по тесным винтовым лестницам, по узким коридорчикам, где невозможно было пробежать, ни разу не ударившись плечом или головой, а темп им задавали весьма стремительный. Они бегали около часа, потом на верхней площадке замка или во дворе буквально падали без сил и тут же получали приказ отжиматься, потом присесть, потом поднимать чугунные болванки. К концу упражнений руки и ноги у них уже почти отстёгивались. И тогда они шли в храм на литургию.
В будний день литургию в храме Орденсбурга служили динамично, даже резко, за час. Впереди стояли рыцари, за ними сержанты, потом воспитанники старших курсов, а они жалко ютились в самом конце храма. Они почти ничего не видели из-за широких спин воинов, стоящих впереди, зато всё прекрасно слышали, акустика в храме была превосходной. Сначала Северин воспринимал литургию, как дополнительную физическую нагрузку, как испытание, которое надо выдержать. Молиться он даже не пытался, латинские слова маленькими молоточками били по его потрясённому перегрузкой сознанию, и он выдерживал эту дробь, никаких иных задач не имея.
