– Опыта, конечно, маловато было, от того и трудности. Пока шишек не набьёшь, не поймёшь, что к чему. Но немчуру били. А потом к нам Тишкова прислали. Тоже дельным оказался. С ним развернулись. Ох и страдал от нас фриц!
– А что же немцы?
– А что они?
– Они же не сидели сложа руки, что против вас предприняли?
– Предприняли…
– Ты чего загрустил-то вдруг? – спросил старший лейтенант, когда увидел изменение в лице Николая. Почудилось, что рядом с ним шагает уже старик, а не тот тридцатилетний человек, с которым свела его здесь судьба.
– Так, вспомнилось одно, – уклончиво ответил партизан и продолжил, – недавно в село одно зашли, а там нет никого. Понимаешь, ни одной живой души, ни стариков, ни женщин, ни детей. Фашисты всех под корень извели, никого не пощадили. Вот так они предпринимают! От бессилия над слабыми измываются, сволочи. Мы для них бандиты. Мы! А не они, пришедшие на нашу землю. Я теперь, как этих гадов увижу, сам не свой становлюсь, стрелял бы их да стрелял.
Прошли немного молча.
– С таким трудом хозяйство поставили, – снова заговорил Николай, – люди только-только жить начали, а тут – война. Я ведь мальчонкой революцию встретил, сам понимаешь, не обошла гражданская стороной. Злобы и ненависти кругом хватало. Но сейчас…
Алексей тоже много успел повидать. В начале июля он был откомандирован на Западный фронт для борьбы с диверсантами и вражескими агентами. Действовать приходилось в очень сложных условиях. Положение на фронте порой настолько стремительно менялось в худшую сторону, что старший лейтенант не раз оказывался в тылу быстро наступающих немецких войск. Приходилось с боями пробиваться к своим. Потные, грязные, с почерневшими лицами, но с несломленным духом, видя успехи немцев, их упоение от своей силы, возвращались они в расположения отступавших частей Красной Армии. Несмотря на общую катастрофическую обстановку, Берестов сохранял самообладание и действовал без колебаний, жёстко пресекая панику и дезертирство, участвуя в наведении необходимого порядка. Он видел как трусость и нерешительность одних покрывалась отвагой и твёрдостью других. Именно на последних держалась оборона, о них споткнулись орды врагов, не ожидавших такого отчаянного сопротивления с первых дней войны.
Здесь же на землях Белоруссии Алексей впервые столкнулся с жестокостью врага, который гусеницами танков, маршевыми сапогами солдат давил и сжигал всё, что встречалось ему на пути, не щадя даже детей. Он всё увидел собственными глазами, когда неожиданным для немцев манёвром удалось отбить один стратегически важный населённый пункт, небольшую деревеньку, в которой никого не осталось в живых. Всё жители были расстреляны, их тела лежали прямо возле хат и внутри них. Сами дома стояли с выбитыми стёклами, изрешечёнными пулями, выбитыми дверьми. Уцелевшие собаки ошалело выли или суматошно бегали, поджав хвосты. Одна здоровенная псина, прикованная цепью к будке, злобно рычала и яростно гавкала с пеной на губах, готовая вот-вот сорваться и накинуться на первого встречного.
Берестов стоял среди пиршества смерти, и все чувства, связанные с войной, оформились и вылились в такую лютую ненависть к врагу, что сама собой родилась в нём решимость умереть, но не пустить его дальше. «Здесь они не пройдут!» Так сказал Берестов бойцам батальона, командование которым он вынужден был принять на себя. На этой высотке они должны были занять оборону, чтобы дать возможность нескольким частям отойти и занять новые позиции.
