Катрин отчаянно пыталась освободиться из его рук, понимая – он унижает ее намеренно и безжалостно.
– Ты только бесишь меня, идиотка, – тихо сказал Орлов, зажимая Катрин так, что она с трудом могла дышать. – Я же тебе сказал – не дергайся. Тогда, может, будет не так больно…
От его холодных слов Катрин стало совсем страшно. Но к страху примешалось гадливое ощущение постороннего присутствия. Ей удалось немного повернуть голову, и сфокусировать мутный взгляд на двери. Жаркая волна стыда затопила Катрин, когда она различила неясный силуэт, замерший в темноте за полупрозрачным пейзажем в кухонной двери. Кто-то осмелился наблюдать за тем, как Орлов мучает ее. «Помоги-и…» – с губ сорвался невнятный крик, и тут же был впечатан в ее рот железной рукой.
– Пшел вон, урод, – прорычал Орлов. – Я здесь мою женщину люблю…
И тень растаяла в глубине темной квартиры, не издав ни звука, словно тот, кому она принадлежала, был бестелесным призраком…
– Ты вот это называешь любовью? – прорыдала она.
– Прости, оговорился, – он с треском разорвал ее дорогое платье, а вернее – окончательно превратил его в жалкие лохмотья. – Следовало сказать – я тебя здесь… – гнусная брань завершила хамскую фразу.
Катрин оцепенела. Ее вдруг охватила апатия. Осталось одно лишь вялое тусклое желание – чтобы этот кошмар поскорее остался позади. Она закрыла глаза и постаралась выбросить из памяти всю мерзость, исторгнутую им, все оскорбления, ей нанесенные. В конце концов, она любила этого человека долгие пятнадцать лет и любит до сих пор – если только жалкий страх перед ним можно назвать любовью…
– Я умоляю тебя, Андрей, – выдавила она. – Остановись.
– Заглохни.
Он сипло дышал ей прямо в лицо, и Катрин начала задыхаться от перегара и острого запаха его пота. Еще немного и ее стошнит. Нет, она не может, не должна терпеть, ей надо избежать этого любыми средствами. Она вцепилась зубами в его плечо – как разъяренный зверь, которому уже нечего терять, кроме своей шкуры.
– Сука! – взвыл Орлов и ударил ее наотмашь. – Ты пожалеешь!
Он швырнул Катрин на черный мраморный пол, так, что она стукнулась затылком. В последней отчаянной попытке защититься она выставила перед собой руки, но безуспешно – он несколько раз ударил ее ногой, целясь в лицо. Кровь ручьем хлынула из разбитого носа. Орлов, обрушившись на Катрин, распластал ее по полу, словно бабочку, наколотую на булавку. Он выворачивал ей бедра под невозможным углом, впиваясь жестокими пальцами в ее тело и игнорируя хруст суставов. Заливаясь слезами, Катрин кусала губы и старалась сдерживать рвущийся из груди крик, когда металлическая молния его джинсов вгрызалась в нежную кожу. Чуть слышно жалобно скулила: «Не надо, пожалуйста, не надо». Это продолжалось бесконечно долго, словно он никак не мог утолить свою злобу. Наконец, тяжело переводя дыхание, Орлов скатился с нее и произнес:
– Вот так. Сама виновата…
Казалось, безумие постепенно отпускало его, как отпускает болезненная судорога. Он окинул взглядом Катрин – кровь все еще текла из носа и разбитой скулы. Дыхание хрипло срывалось с ее пересохших губ. Катрин повернулась со спины на бок, закрыла окровавленное лицо руками и со стоном сжалась на мраморных плитах. Ее объял невыносимый холод, а низ живота свело тянущей болью.
Орлову стало неуютно. Все его торжество – удалось же подчинить эту женщину, заставившую терзаться от столь оскорбительной для него ревности – все торжество улетучилось, и от мстительного чувства не осталось и следа.
