Им троим было предложено в одном из частных домов положить по-новой защиту печной трубы на коньке крыши. Но так как труба печки от времени сильно поизносилась, решили мужики переложить часть трубы от выхода на чердак и дальше-на крыше тоже всё привести в норму. Сказано-сделано. Пришли утром втроём. Двое, Михалыч и Ястреб, полезли наверх. Михалыч на чердак, Ястреб на крышу. Стали разбирать.
Ястреб снимал кирпич за кирпичом сверху и передавал через отверстие в крыше Михалычу. Тот складывал их на пол чердака. Сняли все. Осталось такую же операцию провести по маршруту-чердак-комната. Вот тут-то всё и произошло. Ястреб спустился вниз, на чердак и только они Михалычем решили «поумничать», то есть определиться с последующими действиями, как Михалыч впотьмах, несмотря на то, что кусок крыши был открыт для света, ногой встал на верхнюю печную заслонку, которая вообще-то уже находилась под потолком комнаты. Печка старая была. Ну очень старая. Видимо от времени вся глина превратилась в труху. И переместился Михалыч, в итоге с чердака в комнату не прибегая к помощи лестницы. Рассыпалась печка. Как карточный домик. Рухнул Михалыч вниз, ещё и на плиту шлёпнулся задницей. Ястреб же от фонтана сажи, который ему шибанул в лицо, сделав машинально шаг назад, ударился головой о стропилину и тут же сделал пару шагов уже вперёд. Ничего же не видно было. Вот он и отправился тоже по Михалычеву маршруту, с той лишь разницей, что его задница встретилась с рёбрами Михалыча, который получив кирпичом по кумполу, завалился набок. Всё. Печку демонтировали.
Прохор Владимирович резко распахнул дверь и заехал ей хозяйке в нос, который она хотела просунуть в комнату. Та, рухнув на свою пятую точку, снова заорала. Что-то типа: «Спасите! Убивают!» С улицы к забору стал подтягиваться народ. Прохор Владимирович пошёл вдоль стен, попутно открывая все окна. Сажная мгла постепенно начала рассасываться. Стали видны очертания Михалыча, лежавшего на боку, на плите печки и восседавшего на нём Ястреба, с которого слетела кепка и его ленинская шевелюра, покрытая чёрным и дико блестевшие глаза, делали его похожим на постояльца преисподней.
Вопли хозяйки стихли, через открытую дверь с улицы народу была видна вся картина того, что стало с домом внутри. Началось среди груды кирпичей шевеление. На крыльцо по очереди, припадая на ноги, держась за бока и кряхтя и охая от боли, вышла парочка «десантников», как их тут же окрестили собравшиеся.
А Прохор Владимирович стоял с невинным выражением лица. Когда же Михалыч, подойдя к нему выкаркал из себя: «А где бутылка?» – Прохор Владимирович чуть ли не ангельским голоском ему «пропел»: «А когда ты из печки выпал, то пол вздрогнул, она со стола упала, открылась и из неё всё вылилось. Я не видел, темно же было, но бульки слышал». Михалыч не стал докапываться до истины, махнул рукой.
А печку они, всё-таки, переложили. Хорошо сделали. Умели.
